— Мелкие спортивные травмы. Ерунда. Царапины. Один-два перелома. В «Эдем-Олимпии» очень жестко играют в регби.
Направляясь к машине, я все еще чувствовал вкус губ Джейн. Вспоминал, как она сидела в кабинете перед компьютером, просматривая файлы Гринвуда и настороженно поглядывая на меня. Может быть, она испытывала меня, когда подняла этот разговор о продлении контракта? Еще через шесть месяцев она вообще будет чувствовать себя здесь как дома — словно преступник, приговоренный к длительному заключению, запертый в виртуальной камере, которую она называет своим кабинетом. В «Эдем-Олимпии» требовались люди, имеющие особый темперамент, преданные больше работе, чем удовольствиям, предпочитающие гроссбух и чертежную доску борделям и игорным столам Старой Ривьеры. Мне нужно было каким-то образом напомнить Джейн о ее истинном «я». В этом смысле кража журнала из табачной лавки была для меня слабым лучиком надежды.
Я сунул список назначений в нагрудный карман и стал искать ключи. За «ягуаром» на пандусе был припаркован спортивный автомобиль Уайльдера Пенроуза — японская низко посаженная штучка с огромными обтекаемыми зеркалами, чудовищным спойлером и воздухозаборниками, которые вполне сгодились бы для реактивного самолета. На мой пуританский взгляд, этот автомобиль был просто коллекцией рекламных трюков, и я даже не попытался идентифицировать изготовителя.
Я решил, что Пенроуз наносит визит Симоне Делаж — снимает у этой весьма впечатлительной дамы последствия ночного кошмара или консультирует ее по проблемам импотенции у бухгалтеров высшего ранга. Он намеренно припарковал свою машину не у пандуса Делажей, а в нескольких дюймах от «ягуара», чтобы мне пришлось делать крутой поворот, демонстрируя тем самым слабости «ягуаровского» рулевого управления.
Я завел двигатель, с удовольствием прислушиваясь к голодному посапыванию соперничающих карбюраторов, которые хоть на этот раз были готовы обратить свои различия против общего врага. Крутанув баранку, я подал «ягуар» чуть вперед, но обнаружил, что так непременно зацеплю постамент скульптурного дельфинчика. Осторожно, чтобы не задеть японскую машину, я стал подавать назад, но в последний момент, подчиняясь какому-то внезапному порыву, оторвал ногу от педали тормоза. Я почувствовал, как тяжелый хромированный бампер «ягуара» глубоко врезался в мягкий стеклопластик, корежа пассажирскую дверь спортивного автомобиля. От удара машина закачалась, ее гидравлика испустила многоголосый невротический вздох.
Стараясь не замечать содеянного, но чувствуя, как полегчало на сердце, я по пандусу скатился на проезжую часть.
Глава 9 Стеклянные полы и прозрачные стены
— Мистер Синклер, в «Эдем-Олимпии» нет преступности. Совсем нет. — Паскаль Цандер, новый глава службы безопасности, вздохнул, и в этом вздохе слышалось больше чем разочарование. — Я даже могу вам сказать, что здесь нет почвы для преступности. Разве это преувеличение?
— Нет, — ответил я. — Мы здесь уже два месяца, а я не увидел ни одного окурка или выплюнутой жвачки.
— Жвачки? Это немыслимо. Здесь вам на голову не упадет сосновая шишка, а птичка не накакает на вашу машину. В «Эдем-Олимпии» даже природа знает свое место.
Цандер улыбался во весь рот, всем своим видом показывая, как он рад моему приходу. Этот любезный и упитанный франко-ливанец стоял за своим столом, набросив на плечи куртку верблюжьей шерсти, — скорее пресс-атташе, чем шеф безопасности. Преступность в «Эдем-Олимпии», может, и отсутствовала, зато в других удовольствиях недостатка не было.
Когда его секретарша, красивая швейцарка лет за сорок, принесла какое-то срочное письмо ему на подпись, он уставился на нее, как ребенок, которому дали целую ложку крема.
— Хорошо, хорошо… — Он проводил ее глазами, а потом тот же похотливый взгляд перевел на меня и без всякого смущения задержал его на несколько секунд. Он сел, не снимая куртки, и поерзал на своем кожаном кресле. Когда он с отсутствующим видом пощелкал по ониксовой подставке для авторучки, стало понятно, что и кресло, и стол унаследованы им от Ги Башле, его убитого предшественника, и слишком малы для него. Мой визит уже его утомил, и он уставился на далекие крыши домов в Каннах, в старой части Лазурного берега, где все еще процветали священные традиции преступности и социальной патологии.
Паскаль Цандер удивительно располагал к себе, при том что был несносным типом. В «Эдем-Олимпии» такие личности, не скрывавшие своих порочных наклонностей, были наперечет, и я обнаружил, что чувствую к нему симпатию. Я собирался было рассказать ему об избиении на парковке клиники, но передо мной был начальник полиции, искренне убежденный, что он вывел преступность с корнем. Он демонстрировал участие, когда я рассказывал о незваном русском, сбившем меня с ног, но для него это явно была всего лишь стычка двух иностранцев — может быть, из-за моей жены.