Но появились чайки — первый признак стихающего шторма. На палубе затрепыхалась диковинная желтая птичка, посидела на трюме с полчаса и полетела дальше. Долетит ли до берега?
А мы с Серегой Мухоедовым, четвертым механиком, оформляем праздничную майскую газету. Праздничный вечер решили провести пораньше, чтобы на берегу не отвлекать народ от работ. Вообще комсомольцы стараются вовсю, чтобы как-то развлечь экипаж после трудных вахт и работ.
По нашим подсчетам, до Нью-Йорка осталось не более двух суток хода, и тут на нас с севера налетает настоящий ураган. Судно перестало повиноваться рулю, бросает его с борта на борт так, что сердце сжимается, хотя виду никто не подает. Мастер постоянно на мостике, поглядывает на барометр, на море, а волны уже перекатываются через палубу, через контейнера.
— Как там наш груз, Женя, не сместится? — спрашивает он меня, в который уже раз.
— Укладка хорошая, — успокаиваю я его, а сам думаю: а хорошо, что в Кланге настоял переделать работу, что в Пенанге поругался со стивидором. Не то сейчас пожинали бы плоды уступчивой вежливости. А между тем крен достиг уже 30 градусов. Так недолго докатиться и до «угла заката».
К ночи ураган рассвирепел, но, к счастью, ветер зашел с носа, а встречная волна не так опасна, как бортовая. Груз наш, видимо, все-таки немного сместился, потому что все топливо перекачали в танки правого борта, а крен все же остался левый.
Мне приходится перепечатывать приготовленный заранее «Морской протест», потому что «страхи», которые по совету капитана я туда внес, оказались детскими штучками по сравнению с тем, что судно фактически испытало. Печатая, приходится одновременно держать машинку и стараться не свалиться со стула. Веселая работка! Про себя прикидываю, что подойдем к Нью-Йорку к уик-энду, концу рабочей недели, так что придется простоять лишних дня два.
Земля! Горизонт обозначился для нас яркой полоской земли, в бинокль я разглядел два моста и несколько высоких коробочек, наверное, небоскребов, задолго до того, как увидел сам город. На борт поднимается лоцман — жизнерадостный, деловой дядька, под сорок, с седыми висками. Мы рассчитывали, что он поведет нас прямо к причалу, а он развернул нас на рейде и дал команду «Дроп энко хиэ»- отдать якорь. Так начались наши первые расходы. Ведь и за постановку на якорь надо платить немалые деньги портовым властям.
Глава 10. Открытая и закрытая Америка
Подъем в шесть утра. Лоцман ведет нас по Гудзону. Проходим под одним, затем под другим мостом, справа остается частокол небоскребов Манхэттена и статуя Свободы на островке. Выглядит «Свобода» в окружении небоскребов совсем не величественно. Швартуемся к заброшенному причалу с наваленным металлоломом и ржавыми складами. Напротив нас блестящий контейнерный терминал, за ним — аэропорт.
Анатолий Лаврентьевнч мимоходом сообщает мне, что стоим в штате Джерси, а на том берегу Гудзона — центр Нью-Йорка.
— Скажите людям, что, поскольку сегодня воскресенье и погрузочных работ не будет, можно сходить в город на экскурсию.
Этого только мы и ждали! Скоро прибывает заказанный капитаном огромный автобус, способный вместить и два таких экипажа, как наш. Выезжаем из порта и попадаем на скоростную трассу — хайвэй.
Смотрим в окна и диву даемся: это и есть знаменитый Нью-Йорк? Вот эти унылые, с облупленными стенами здания, закопченные корпуса заводов, чахлая зелень в редких садиках! Так много я слышал об этом гиганте Америки, но никогда представить себе не мог, что выглядит он столь уныло.
Перед въездом в туннель под рекой Гудзон автобус остановился, водитель уплатил в кассу несколько долларов, и мы въехали в едва освещенный тусклыми лампочками, провонявший выхлопными газами длиннейший туннель. Сразу за ним начинается Уолл-Стрит, Улица-стена, стиснутая громадными небоскребами, лишенная солнца, запруженная народом и транспортом, точно такая, как все мы ее и представляли. Вместе с восхищением мастерством рабочих и инженеров, воздвигнувших эти колоссы, появляется чувство какой-то обреченности. Неужели для того живет на земле человек, чтобы заточить себя в этот бетон и камень? Что если такие Уолл-Стриты встанут по всей земле?
Все дальше мчит нас автобус по стритам и авеню гигантского города. Кое-где встречаются еще парки даже с фонтанами. Цветут яблони, гуляют по аллеям мамы с детьми, спят на скамейках небритые личности. Кого только нет на улицах: и темнокожие африканцы, и малайцы, и индусы, и европейцы. Одеты кто во что горазд: тут и рваные джинсы, и ковбойские шляпы, и легкие вуальки на глазах у чистеньких старушек. Блестит витринами магазинов и отелей знаменитая Пятая Авеню. Это — район богачей, цены в магазинах здесь не доступны так называемому «среднему американцу». И нам, разумеется, здесь нечего делать, разве что посмотреть издали. 42-я стрит, по словам водителя, место сбора гангстеров, сутенеров и всякой другой швали. Я поднимаю «Зоркий», нацеливая объектив на эффектную даму, стоящую, подбоченясь, на углу. Она среагировала, как хищная пума, и сразу же дала знак стоящему неподалеку молодому человеку с накрашенными губами, подведенными глазами и с серьгами в ушах. Тот подбегает к окну автобуса и показывает мне визитку; к счастью, автобус трогается, избавив меня от объяснения с сутенером.
Проехав громадный торговый центр, эмпайр-билдинг, оказываемся на берегу реки. Прямо перед нами высится здание ООН, украшенное флагами стран, членов организации. Перед входом наша знаменитая скульптура «Перекуем мечи на орала». По парку перед зданием течет непрерывный поток туристов из всех стран мира. Входим внутрь. В просторных залах организованы выставки картин, скульптуры всех направлений в искусстве от ультрасовременных до классики. В бесчисленных киосках по бешеным ценам продаются сувениры. Через стекло в фойе видим пустой зал заседаний. На стенах висят фотографии крупнейших политических деятелей мира.
Затем едем на Отчэд-стрит, по-нашему, Садовую улицу. Здесь расположены рынки, лавки, где торгуют по более или менее сносным ценам. За прилавками есть и эмигранты из Советского Союза. Долго добивались, чтобы вырваться в «свободный мир», — и вот торгуют всяким хламом, отчаянно зазывают покупателей.
День близится к концу. Озаренный лучами заходящего солнца, наш автобус мчится домой, в СССР, ибо так мы зовем наш маленький, по сравнению с этим городом, теплоходик. Проскакиваем задохнувшийся выхлопными газами туннель — и вот он, наш дорогой «Сулейман Стальский». И флаг развевается на корме, родной красный флаг. Все возбуждены, смеемся, будто прибыли, действительно, домой.
Погрузка началась Первого мая. И сразу же неприятность: боцманская команда не успела подготовить трюмы. Виноват, конечно, не кто иной, как суперкарго. Потеряли целый час, а у американцев это сразу превращается в доллары, ибо с той секунды, как докер вступил на борт судна, он получает свою зарплату. И ему нет никакого дела до того, кто там и почему не подготовил условия для работы. Существование в условиях конкуренции приучило американцев быть суперреалистами. Вы можете быть ему лучшим другом, но, когда дело касается долларов, не ждите никаких поблажек и привилегий.
Пришла бригада, в основном, пожилых докеров, работают как бы шутя, но не тратят ни секунды на перекуры и разговоры. Зато когда бьет час перерыва, мгновенно останавливают работу. И если в этот момент строп висит над трюмом, докер выключит лебедку и груз будет висеть до начала рабочего времени. Работают они ладно и быстро, но как безжалостно ломают ящики! На рассыпанный груз не обращают ни малейшего внимания, и даже, как мне показалось, с каким-то удовольствием давят его погрузчиками. Вот уж действительно работают не на себя, а на хозяина! По законам порта во время погрузки-выгрузки ни один из наших людей не имеет права находиться в трюме. С болью наблюдаю сверху за этой расправой с ценностями. Стивидор, мужик одного роста со мной, но, по крайней мере, раза в два тяжелее, с вечной сигарой в желтых зубах только ухмыляется: «пусть себе работают, это их дело».