Вместе со стивидором осматриваем груз, приготовленный для нас на складе. Это уже знакомый мне «тин плэйтс», то есть жесть и генеральные грузы на порт Бангкок и в Малайзию. Наш агент Чарли Буш — молодой, но уже начинающий лысеть малый, в дырявых джинсах, носится, как метеор.
— Эжэн, тому, кто хочет иметь успех в этом мире, надо шевелиться быстро, — смеется он в ответ на мое замечание о том, что он бегает, как мальчик. — И не зевать, Эжен, ни в коем случае не зевать!
Он работает сейчас по какой-то новой системе, то есть закреплен сразу за тремя портами: Нью-Йорк, Балтимора и Филадельфия, где обслуживает только советские суда, являясь одновременно еще и агентом и стивидором. Все успевает, видимо, и вправду далеко пойдет, если не сорвется.
Мне, конечно, очень удобно, что и здесь, в Нью-Йорке, и дальше я буду иметь дело только с Бушем, который явится в каждый порт к нашему приходу на своей машине. Чарли работает всего два года после демобилизации, служил на авианосце «Дж. Кеннеди».
— Торговать, Эжен, куда приятнее, чем воевать, — говорит он, подмигивая и похлопывая меня по плечу.
— Согласен, Чарли, лучше торговать. Радист передает мне новую букировку на порты Америки, которые мы посетим. К планировавшимся добавляется еще Галвестон, рядом с Хьюстоном, будем там брать хлопок на Гонконг. Намечается фрахт на 600 тысяч долларов. Это уже неплохо!
По судну снуют любопытствующие посетители. Ко мне то и дело заходят «туристы». А мне забот и без них полон рот.
Куда-то запропастился трюмный Леша Балаховцев, грузчики идут ко мне: надо сменить блок на третьем номере, смазать шкентель на втором, а в третьем уже заканчивается выгрузка, и надо открывать твиндек. На втором номере сломалась лебедка — надо вызывать механика и электрика — бегу к телефону и вдруг обнаруживаю, что мой Леха... красит борт судна. «Чиф послал». Ну что ж, со старпомом не поспоришь.
Но мои мольбы дошли до всемогущего: после обеда меня подменяют, и мастер разрешает мне еще раз съездить в город. Автобус доставляет нашу группу к советской миссии. Пока капитан и помполит отмечаются у консула, мы исследуем близлежащие кварталы. Напротив нашей миссии, в здании бывшей синагоги, располагается небезызвестная «Организация защиты евреев в Советском Союзе». Как тут не вспомнить лавочников с Отчэд-стрит, уже вкусивших плоды этой «защиты»! Почему бы «организации» не обратить свою энергию на защиту собственных граждан в Америке. Хотя бы вот этих детей, которые в соседнем с синагогой магазинчике под названием «Школьные книги» копаются в книжках, заполненных порнографией. А в магазине «детских игрушек» продаются каски, автоматы и пулеметы, пусть пластмассовые, но все — гитлеровского образца. Купят ребенку эту «амуницию», и будет он щеголять в фашистской форме, с фашистскими регалиями и оружием, и едва ли узнает, поймет, сколько крови, страданий принесли народам солдаты в такой форме! А разве вон те парни и девушки, напичканные наркотиками, и вяло бредущие по аллеям, не нуждаются в защите и спасении? Ночью отшвартовались и по узкому каналу направились в Филадельфию. В Филадельфии утром появился примчавшийся на своей машине Чарли, стали с ним оговаривать порядок работ. В воскресенье грузчики работали дружно. Я узнал, что в этот день их почасовая оплата в полтора раза больше, вот и набросились на работу, как львы. А наши ребята постарались в рекордные сроки подготовить трюмы. Вместо 30-40 минут открывали крышки за двадцать. Но я все же думал, как дорого обходятся даже такие простои. А если бы открывались гидравликой, с помощью нажатия кнопки — как много труда и средств можно бы сэкономить!
В День Победы, 9 мая, я узнал от стивидора, что официально в Америке этого праздника нет, но многие его отмечают, в том числе и он, потому что хорошо помнит войну и кто ее выиграл. Понимает он и главную роль Советского Союза в победе над фашизмом.
— Но далеко не все у нас это признают, — говорит он. — В школах не стараются рассказывать детям истинную правду о войне, некоторые школьники даже не знают, кто был союзником Америки и какую роль сыграла Россия...
В этот день как подарок нам в праздник Победы по телевидению показывали «Александра Невского» на русском языке. Смотрели мы фильм всем экипажем с великим удовольствием.
Подбив «бабки» после двух американских портов, выясняю, что расходы наши превысили уже сотню тысяч долларов. Это все надо покрывать фрахтом. Дерут в американских портах безбожно, и работают, как я убеждаюсь все больше и больше, далеко не идеально. По крайней мере, с Сингапуром никакого сравнения.
Третий порт нашей погрузки был Хьюстон. Идем вдоль берегов Флориды. Здесь снова жарко, мы переоделись в шорты, помыли и заполнили бассейн, стали купаться, как в тропиках, хотя до тропиков немного не дошли. В заливе Галвестон взяли лоцмана и пошли по мутной, грязной Миссисипи. Над водой важно летит стая белых пеликанов, садится на отмели. Бедные, чем они только питаются в этой отравленной промышленными отбросами, вонючей реке?
В Хьюстоне для меня снова начинаются рабочие баталии со стивидорами и форманами. Как-то привык я раньше думать, что американцы, в общем, неплохо относятся к нам, и не учел, что, как и в любой стране, здесь есть разные люди. И вот один эпизод показал мне, что строить особых иллюзий не стоит. В первом трюме у нас обвалились плохо закрепленные пакеты, дело обычное, и, будь это у нас в порту, ребята сразу бы исправили положение и продолжили работу. Но здесь ко мне подскочил здоровенный рыжий длиннорукий форман-бригадир и заорал, что запретит бригаде работать. И тут же выполнил свою угрозу — докеры бросили работу.
— Сейчас мы уберем пакеты, и можно начинать снова, — сказал я по возможности спокойнее.
— Надо было раньше! — кричал он. Я вышел из терпения и сказал, что, в общем, ошибки бывают и мы несем за них ответственность, но, поскольку мы исправим положение, ему придется работать, ведь он берет с нас деньги, причем немалые. О, как он взвился!
— Здесь тебе не Россия! — орал он, тыча пальцем мне в грудь. — Здесь ты меня не сошлешь в Сибирь!
— А ты знаешь, что такое Сибирь или нет?
— Знаю, там у вас людей стреляют вот так: «пиф-паф», — и он ткнул мне в грудь прямо напротив сердца.
Мне некогда было думать о своих дипломатических полномочиях. Я тоже ткнул ему в жирную волосатую грудь пальцем и крикнул:
— Так говорят только фашисты, а фашистам мы скрутили головы!
И вдруг я увидел, что рабочие, ухмыляясь, посматривают на своего рассвирепевшего начальника.
— Эй, парень, мы все сейчас сделаем! — сказал мне один из них.
Чувствуя противную дрожь в коленях, я вылез из трюма.
Не знаю, что бы я сделал, если бы форман не замолк после моей последней реплики. Но эпизод был исчерпан, и утром, когда я появился на палубе, грузчики, как один, здоровались со мной, приподнимая каски, и улыбались. Капитану и первому помощнику об этой своей нетактичности, каюсь, я ничего не сказал. Мало ли что подумают! Но для себя я уже сделал вывод, что американцы совсем не такие, какими я представлял их раньше. Да, они веселые и жизнерадостные. Но они же могут быть мрачными и задиристыми. Один издалека тянут тебе руку для приветствия, другие смотрят с затаенной ненавистью. Если и есть объединяющая всех черта — так это страсть к деньгам, страх потерять работу, бешеная гонка за успехом. Я увидел, что даже самые добродушные, расположенные к тебе люди редко сделают что-либо бескорыстно.
Есть еще одна, объединяющая почти всех американцев, черта: тревога за завтрашний день, боязнь войны. Исключая, быть может, самых оголтелых, вроде того формана, американцы говорили нам о том, как они мечтают о мире, о чистом небе, о развитии дружбы с Советской страной.
После Соединенных Штатов мы зашли в столицу «огненного острова», революционную и до конца дружественную нам Гавану. Взяв в Гаване топливо, мы уходили домой, во Владивосток. И для всего экипажа сейчас главная мысль была: скорей бы Родина, скорей бы свидание с любимыми и близкими людьми.