Может быть, именно тогда он пережил момент настоящей, наивысшей любви к жене.
Однако момент прошёл, и чувство быстро улетучилось.
На следующий день, ни словом не обмолвившись Кодзиме, Такако отправилась прямиком к его начальнику в банке и попросила её принять для серьёзного разговора. Как выяснилось, она пришла просить, чтобы Ёко Хиросэ, работавшую в том же отделе (она тогда ещё не вышла замуж), держали подальше от её мужа Рёсукэ Кодзимы. Ёко к тому времени уже была помолвлена и собиралась вскоре со службы уходить.
Начальник отдела Ооки сначала удивился неожиданному визиту, но минут пять спустя уже полностью овладел ситуацией. Он успокоил как мог Такако и, спровадив её домой, вызвал в комнату для переговоров Кодзиму. Рассказав о недавней посетительнице и её просьбе, шеф лукаво подмигнул и ухмыльнулся:
— Да, вам обоим, видать, несладко теперь.
Этим комментарием Ооки и ограничился.
Кодзиму дружеское расположение шефа тронуло до глубины души. Если бы на месте Ооки был какой-нибудь другой начальник, обыкновенный бюрократ, дело, скорее всего, кончилось бы серьёзной проработкой с вмешательством общественности.
Благодаря избранной шефом политике невмешательства Кодзима вышел сухим из воды и дело последствий не имело, но в сердце у него осталась незаживающая рана. Он понял, с кем имеет дело в лице Такако, получившей соответствующую выучку у своей мамаши. Конечно, прежде всего он сам маху дал, допустил неосторожность. Но ведь для служащего компании доверие сотрудников и начальства важнее всего на свете!
Своей слепой ревностью и злобой Такако только всё испортила, ещё больше усугубив ситуацию. Жалея жену и во многом сочувствуя ей, Кодзима всё равно не мог простить этого поступка, и в сердце его с тех пор затаилось глухое раздражение против Такако.
— А что будем делать с замужеством Каёко? — спросила Такако деланым, нарочито спокойным тоном, видимо сдерживая себя.
Каёко была их единственная пятилетняя дочь, которую Такако сейчас вела за руку по дорожке во внутреннем дворе большого жилого дома.
— В каком смысле? Да ничего…
— Ты что, не понимаешь? Одно дело, когда сватают дочку Рёсукэ Кодзимы, преуспевающего служащего крупнейшего банка «Сэйва», а другое — когда речь идёт о дочке какого-то управляющего паршивым заштатным супермаркетом. Не понимаешь, да?! Мы её никогда замуж не выдадим! Кто с ней захочет обручиться?! Только ты ничего понять не хочешь!
— Погоди, при чём тут это? Почему у Каёко помолвка расстроится, если я перейду в «Исиэй-стор»?
— Вот я и говорю, что ты ничего не понимаешь! У моего отца есть один богатый приятель, который скупил земли под Токио и построил там многоэтажный жилой дом. Только продать его, как собирался, так и не смог. А знаешь почему?
— Откуда же мне знать?
— Да потому, что там на первом этаже был оборудован супермаркет. Вот из-за этого супермаркета отличный жилой дом теперь не продаётся.
— Как так?
— Вот ты толкуешь о революции в снабжении и торговле, о развитии новых производственных возможностей, о том, что будущее торговли за супермаркетами, а люди вовсе так не думают и ничего такого не хотят! Как привыкли всё покупать у мясника, у рыбника, у галантерейщика, так ни за что и не желают отвыкать.
Это звучало нелогично. Конечно, можно было бы найти аргументы и поспорить с Такако по всем пунктам, но едва ли тем самым удалось бы решить их проблему.
Наверное, Каёко почувствовала, что между родителями повисло мрачное облако отчуждения. Она несколько раз поднимала головку, пытаясь заглянуть в лицо то папе, то маме.
— Ты с самой нашей женитьбы — да нет, ещё раньше, с того момента, как мы с тобой встретились, — никогда обо мне всерьёз не думал, обо мне не заботился. И сейчас, когда речь идёт о переходе на другую работу, ты всё решаешь сам, меня не спросясь! Конечно, куда уж нам, дурочкам, чай пить![9]
— Да нет же, всё не так. Я о тебе и думаю, и забочусь. Мне представляется, что от моего перехода в «Исиэй-стор» никакого несчастья в твоей жизни не произойдёт. И жалованье у меня будет выше, чем теперь, и квартира лучше. Там мы сможем себе позволить жить не в двухкомнатной квартирке в доме барачного типа, а в новой современной квартире. Это мне Сэйдзиро обещал. Никакого неудобства тебе переезд не доставит.
— Может быть, это звучит и недурно, только что будет с твоим маленьким супермаркетом некоторое время спустя? Ты ведь и сам не знаешь. Вот будем мы жить в новой квартире, дадут тебе большое жалованье, а в один прекрасный день вся фирма «Исиэй-стор» разорится, и останешься ты без гроша в кармане. Когда ты работаешь в банке «Сэйва», доход у тебя и так повышается, только по-другому — за счёт социальных гарантий.
— Это я хорошо понимаю. Конечно, получается, что я рискую. Но я всё хорошо проверил и просчитал. Торговый баланс у «Исиэй-стор» в порядке, у них есть будущее. Если вести дело с умом, то можно уверенно рассчитывать, что фирма лет через десять выйдет в ряды самых престижных компаний страны.
— Если речь идёт о самых престижных компаниях, то лучше бы ты оставался на своём месте, работал бы себе в своём банке «Сэйва», и всё…
— Но я хочу сам, своими силами довести «Исиэй-стор» до уровня престижной компании. Конечно, рассчитывать приходится не только на свои силы, но при моей помощи фирма имеет шанс вырасти быстрее. Вот я и хочу попробовать, как оно получится! Такого в банке «Сэйва», сколько бы я там ни работал, всё равно никогда не будет. В огромной структуре я чувствую себя бессильным и ничего не могу сделать. И в основе моего решения перейти в «Исиэй-стор» — чувство глубочайшего разочарования, которое я испытываю в отношении крупных корпораций наподобие банка «Сэйва». Ты должна меня понять, Такако.
Выдав эту сентенцию, Кодзима про себя подумал, что женщина едва ли способна понять такие логические аргументы. Она ежедневно трижды в день готовит еду, прибирает дом, воспитывает ребёнка и так устаёт от всех этих хлопот, что для неё только в них и заключается вся «работа». Если посмотреть глазами женщины на желание мужчины поменять место работы, то это будет не более чем блажь, потому что его работа и так в любом случае интереснее женской, — он просто хочет найти ещё более интересную. Ну что же делать, пусть считает блажью… Разговора по существу у них так и не получилось.
Когда Кодзима с женой и дочкой, поднявшись по лестнице на четвёртый этаж дома номер 58, открыл дверь своей квартиры, Такако ушла в спальню и сидела там при задёрнутых шторах в полумраке. Стоило Кодзиме заглянуть в комнату, как она разрыдалась. Сначала плакала тихо, но постепенно рыдания становились всё громче и громче.
Кодзима молча раздвинул шторы, открыл окно и теперь слушал горькие рыдания, попутно прибирая разбросанные по комнате газеты и бумаги. Все эмоции Такако были ему хорошо понятны.
«Однако, — сказал себе Кодзима, — решение принято. Что ж, надо попробовать как-то убедить Такако. Может быть, в конце концов её сердце смягчится. Ну а если уговорить её всё же не удастся, то ничего не поделаешь».
На следующий день Кодзима позвонил с работы Сэйдзиро Исикари и сообщил, что он принял решение перейти в компанию «Исиэй-стор».
— А что Такако, согласна? — осведомился Сэйдзиро.
— Конечно, — ответил Рёсукэ, — не станет же она возражать против моего решения!
— Ну и прекрасно. Ты там всё улаживай со своим начальством в банке и приезжай поскорее. Мы все ждём не дождёмся!
— Ладно, — сказал Кодзима и положил трубку.
Глава 2
ПРИМАНКА ДЛЯ КОДЗИМЫ
1
Заведующий отделом овощей и фруктов Сэйдзо Отака, как всегда, занимался поутру раскладкой товара на прилавках. В уставе магазина значилось, что ко времени открытия, то есть к десяти утра, все товары необходимо выложить. Так было заведено в фирме «Исиэй-стор», хотя практического смысла сие правило не имело.
9
Имеется в виду сложность японской чайной церемонии как строго расписанного ритуала.