— Нина, ты редкая сука, — со вздохом сказал мужчина, открывая дверь и беря с обувной полки кожаный портфель.
— А ты — частая, — отпарировала Нина Владимировна.
— Пока!
Дверь захлопнулась, и женщина со вздохом повернула ручку замка. Она прошла на кухню, набрала в большую кружку холодной воды. Вошла в комнату дочери.
— Считаю до трех! — сказала она грозно, слегка наклонив кружку над Аниной головой. — Раз, два, три…
— Четыре, — сказала Аня, открывая глаза. Она с визгом соскочила с кровати, успев увернуться от холодной струи. Вода ударилась о подушку и тут же впиталась в наволочку.
— Мам, что за дурацкие привычки! — обиженно сказала Аня, надевая на ноги тапочки. — Сушить сама будешь.
— Не фиг до двух ночи головесить! Сегодня, как миленькая, в десять ляжешь.
— Ага, щас!
Дочь убежала в туалет, потом перекочевала в ванную. Нина Владимировна пощупала мокрую подушку, подняла ее. Под подушкой оказался номер “Плэйбоя”. Нина Владимировна взяла журнал и перелистала.
— Анька, это мужской журнал! — громко сказала Нина Владимировна, чтобы дочь могла ее услышать.
— Ну и что! — отозвалась из ванной Аня. — Между прочим, это я у твоего Валерика сперла. Обнаженное женское тело всем нравится.
— Анька, ты что совсем дура — по чужим портфелям лазаешь? Тело им нравится, понимаешь ли! — тихо добавила Нина Владимировна. Она бросила журнал на Анькину кровать, принялась рыться в учебниках и тетрадях на столе, извлекла из-под них дневник. Перелистала его, пошла с раскрытым дневником к дверям ванной комнаты.
Анька выдвинула из-под раковины маленький табурет, сняв тапочки, взгромоздилась на него. Осторожно надавила указательным пальцем на нижний край одной из кафельной плиток в четвертом ряду сверху. Верхний край плитки вылез наружу. Анька вынула плитку с засохшей мастикой из паза, аккуратно положила ее в раковину. Под плиткой был тайник — в небольшом углублении лежали две пачки перетянутых резинками долларов. Она достала одну из пачек, полезла в карман пижамы, вынула из него мятую пятидесятидолларовую купюру, сняла с пачки резинку…
— Анька, ты мне можешь объяснить, почему у тебя дневник не заполнен? — раздался за дверью голос матери.
От неожиданности Анька вздрогнула.
— Дочь заикой оставить хочешь? — спросила она, перетягивая пачку резинкой и водворяя ее на место.
— Ты мне зубы не заговаривай! Тут красным по зеленому написано — “Заполни дневник! Заполни дневник! Заполни дневник!” Когда заполнишь?
— Зато две пятерки. По русскому и по истории, — Аня аккуратно вставила плитку в паз, прихлопнула ее ладонью. Стоя на табурете, она сняла с себя пижаму, повертелась перед большим зеркалом над раковиной, разглядывая свою стройную фигуру, пощупала выросшую за зиму грудь.
— Ну что, ниче девочка? — тихо спросила Анька и подмигнула самой себе в зеркало.
— А по физике одни трояки. Знаешь, какой я отличницей всегда была?
— Знаю-знаю, мне бабушка про твое золотое детство все уши прожужжала. Мне б легче жилось, если бы ты двоечницей была. Не надо родную дочь грузить. Все равно через полторы недели год кончается, — Аня включила душ, отрегулировала напор, полезла в ванну.
— Тем более подтянуться надо. Давай быстрей, без двадцати пяти уже! — Нина Владимировна со вздохом закрыла дневник и отправилась на кухню готовить дочери завтрак.
Анька вышла из подъезда, глянула вверх, на кухонное окно, в котором торчала растрепанная голова Нины Владимировны, помахала на прощанье матери рукой. На Аньке была разноцветная майка с коротким рукавом и широкие джинсы-шаровары с накладными карманами, за спиной — рюкзак. Она завернула за угол дома, достала из рюкзака “Мальборо лайтс”, щелкнула зажигалкой. Затянулась сигаретой.
В соседнем дворе на детской площадке тусовались подростки — парни и девчонки Анькиного возраста. Курили, громко смеялись, по-детски задирали друг друга. Один парень из компании был старше остальных — коренастый плотный здоровяк Иван. На вид ему можно было дать все двадцать.
Во дворе появилась Анька, подошла к компании.
— Привет, «мойщики” занюханные, выспались?
— Анька, у тебя дэцл есть? — тут же поинтересовался высокий худой парень Миша. — Колбасит, как фантик в толчке.
— Майкл, ты мне дневничок заполни, — в свою очередь попросила Анька. Она достала из рюкзака дневник, открыла его на нужной странице, протянула парню вместе с красной ручкой.
— Чего писать-то? — поинтересовался Миша.
— Пиши… — Анька на мгновение задумалась. — Поставь мне за сегодня по химии трояк и по английскому четверку. А внизу напиши: “Аня, почему опять дневник не заполнен?”— и закорючку.
Миша исполнил все, что она просила. У него был редкий талант — Миша легко копировал любые почерки, подписи, и мог карандашами нарисовать деньги. К счастью, деньги рисовать его никто не просил.
— Класс! — сказала Анька, заглянув в дневник. Она сунула его назад в рюкзак, достала пластмассовый пенал, вынула из него трехцветную ручку, раскрутила ее. Между стержнями был спрятан крохотный кусочек гашиша. — На, траванись, наркоша, — Анька протянула Мише кусочек.
— Блин, ты золото, Ань! Я весь твой, — Миша потянулся к ней, чтоб поцеловать, но Анька отстранилась и брезгливо поморщилась.
— Ты себя в задницу целуй, а то наспидовился со своими “руинщиками”!
— Анют, ты же знаешь, я “герычем” не балуюсь.
— Не знаю! — отрезала Анька.
Миша, ничуть не обидевшись на ее слова, отошел в сторону, закурил, положил на тлеющий табак кусочек гашиша, сунул в рот пластиковую трубочку и втянул в себя легкий дымок, который заструился от сигареты.
— Ань, когда мы уже с тобой поваляемся? — Иван подошел к Аньке, приобнял ее за плечи. — Я тебе сто баксов дам.
— Я тебе сама сто баксов дам, только отвали. Иди вон сними себе на Тверской. Сразу двух получится.
— Так они же бляди! — гнусно заулыбался Иван.
— А я — нет! — Анька достала атлас Москвы, полистала его. — Где “мыть» -то будем, тунеядцы?
Компания сгрудилась вокруг Аньки.
— У нас нельзя. В прошлый раз хорошо “помыли”, — сказал Иван.
— Ну и что? Мы ж родные, местные.
— Охрана взвоет.
— Может, тогда на Маклая “помоем”? Там два “маркета” друг напротив друга стоят. Один “копеечный”, и охранники — лохи, а другой — крутой. Я у них там коньяк за пятьдесят тысяч видела. Только не в зале. Прилавок отдельный с охранником и бабой, коньяк в шкафу, шкаф на замке. Зато камеры нет, и народу никого. Подходишь, охранник тебя сразу взглядом вжик! — как матрешку. У них там товара — на “шестисотый Мерс” хватит.
— Да ладно тебе…здеть-то! Не бывает таких коньяков. Они его высосали давно, а туда “квинтовского” пойла налили, — возразил Иван.
— Замажем на пятьсот “зеленых”, что есть? — тут же завелась Анька.
— Ты пятьсот не потянешь. Давай двести? — предложил Иван.
— Давай! — согласилась Анька.
Слегка “поплывший” от наркотика Миша, посмеиваясь, разбил пари.
— Вот куда такого брать? — вздохнула Аня, глянув в его покрасневшие глаза. — Слушай, Майкл, может тебя сразу ментам сдать, чтоб не мучался?
— Нормальный я, чего ты на меня баллоны катишь?! — возмутился Миша.
— Ладно, со мной пойдешь. Будешь на велике у дверей “маркета” стоять, будто с утра уже нагонялся, а теперь тусуешься. Ты только вспотей как следует, и “колы” попей. Рюкзак чтоб синий был. Понял, нет?
Миша со вздохом кивнул.
— Иван, ты тоже со мной. А то скажешь потом, что я в бутылку подкрашенного спирта налила.
— Так оно и есть, — засмеялся Иван.
— Остальные напротив “маркет” “моют”. Дерьмо не брать! Через полтора часа у рынка. К Самвелу не ходить, понятно? Я сама пойду. А то он сердится.
— Понятно, — нестройно ответила компания.
— Ну что, двинули за коньячком? — Иван, снова приобнял Аньку за плечи.
— Ты не гони, Ванечка, быстро только кошки родятся. Тебе еще удочку купить надо, — сказала Анька, уворчиваясь от объятий.
— Удочку-то зачем? — удивился Иван.
— Ты, Ванечка, карасей в сметане любишь?