— Поешь-поешь, раз проголодался, — второй, в костюме, вынул из кармана пиджака сотовый телефон, набрал номер. — Привет, это Гуня. Фраер наш свалил со своей бабой. Судя по всему, недавно. Ничего страшного, далеко не оторвется.
В дверь позвонили. Парень в куртке так и присел с поварешкой в руке. Суп полился на пол.
— Тихо ты! — цыкнул на него напарник. Он сунул телефон в карман, на цыпочках направился к входной двери. Заглянул в глазок. На площадке перед дверью стояла Тамара Алексеевна. В руках у нее были тяжелые сумки.
— Лерочка, открой, это я — мама! — громко произнесла Тамара Алексеевна.
Мужчина покачал головой и отошел от двери.
Тамара Алексеевна позвонила еще несколько раз, вздохнула, поставила сумки на пол.
— Интересно, куда они могли пропасть? — сказала она самой себе. — В магазине сказали — дома. Вот свинья, таскает девочку! Ведь сказано — постельный режим!
Тамара Алексеевна подошла к двери напротив, позвонила. Послышались шаркающие шаги.
— Кто там? — спросил из-за двери старушечий голос.
— Это…, — замялась Тамара Алексеевна. — Я мама вашей соседки напротив.
Из двадцатой квартиры.
— Нету у нас напротив никакой соседки, — возразила старуха. — Я вас не вижу! Зачем вы глазок пальцем закрыли?
Тут Тамара Алексеевна заметила на дверном глазке обертку, сорвала ее.
— Теперь видите? Лерочка сюда недавно переехала, к Моисееву Сергею.
— К Сереже? — старуха, наконец-то решилась открыть. Загремели замки. Она осмотрела женщину, прищурившись. — Женился и мне ничего не сказал!
— Можно у вас эти сумки оставить? Я Лерочке вещи привезла, а их дома нету. Не тащить же все снова домой?
— Вещи, — покачала головой старуха. — А вдруг у вас там бомба спрятана, я откуда знаю?
— Да вы что, какая бомба? — возмутилась Тамара Алексеевна. — Не верите, посмотрите, пожалуйста! — она расстегнула обе сумки. — Смотрите, смотрите, не стесняйтесь!
— Да ладно-ладно, — махнула рукой старуха. — В прихожей вон оставьте. А я вечером им позвоню.
— Вот спасибо, — Тамара Алексеевна занесла сумки в прихожую, застегнула молнии.
К сумкам тут же подошел огромный белый кот, принялся их обнюхивать.
— Брысь! — прикрикнула на кота старуха. Кот, выгнув хвост, опрометью бросился прочь. — Все метит, все! Такой подлец! И ведь гуляет во дворе каждый день, — объяснила она.
— Вы уж за ним проследите, пожалуйста, там хорошие вещи, — попросила Тамара Алексеевна. — До свидания!
— Да ладно уж, — вздохнула старуха, закрывая за Тамарой Алексеевной дверь. — Нет, ты посмотри-ка, женился и мне ни слова не сказал! А я ему обеды варила!
Старуха ногой задвинула сумки в угол, собралась было покинуть прихожую, но тут ее ушей коснулся звук открываемой двери напротив. С удивительным для ее возраста проворством старуха подскочила к своей двери, припала к глазку. Она увидела двоих мужчин, которые вышли из двадцатой квартиры. Они захлопнули дверь и стали быстро спускаться по лестнице.
— Угу, ишь ты, дома у них никого! — прошептала старуха. Она подошла к сумкам, расстегнула, и стала в них рыться.
Мороженое “На бис”
Анька сидела на лавочке в джинсовом комбинезоне и легкой курточке, поеживалась. Дул по-осеннему прохладный ветер, срывая с деревьев первую пожухлую листву. Липовый листок, крутнувшись в воздухе, застрял между реек скамейки. Анька взяла его в руку и смяла в крохотный комочек. Вчера врачиха сказала ей, что токсикоз может длиться всю беременность — сорок недель! Мрак! Ей столько не выжить!
Она увидела идущую по аллее журналистку. Оксана Павленко была не одна. Рядом с ней, ссутулившись, вышагивал высокий парень с непослушными вихрами на голове. Он что-то оживленно рассказывал девушке, смешно размахивая огромными руками. Оксана была увлечена рассказом, и Аньку не заметила.
Анька поднялась со скамейки и двинулась следом за парочкой.
— Я ему говорю: у меня на полосу шикарная аналитическая статья про подпольный бордель с малолетками, а он мне — это неактуально, это неинтересно, это избито. Как, говорю, избито, когда он существует, действует и процветает? И милиция на эту дрянь ноль внимания? — горячился парень. — Ксюша, ты мою статью читала, скажи, избито? Ну, избито?
Оксана неопределенно пожала плечами.
— Если честно — сыровато. Материал интересный, но как-то ты его не очень умело подал. Уж больно ты смачно все описываешь. Не знаю, как бабам, а мужики, когда прочитают, у них слюни потекут, тут захочется это заведение посетить. Скажем так — пафос не тот.
— Да какой там пафос? — возмутился парень. — Чистая уголовщина! Они их из других городов целыми командами на автобусах возят! Паспорта отбирают!
Оксана со вздохом отвела взгляд и увидела Аньку, которая стояла вполоборота у театральной афиши, стараясь не смотреть в их сторону.
— Вадим, ты извини, пожалуйста, у меня встреча, — торопливо произнесла Оксана, дежурно кивнула на прощание и подошла к Аньке.
Парень постоял немного, растерянно глядя вслед Оксане, тяжело вздохнул и пошел своей дорогой.
— Здравствуй, — сказала журналистка. — Ты меня ждала или просто так гуляешь?
— Просто так, — сказала Анька.
— Ладно, не ври! — резко сказала журналистка. — Пойдем присядем на скамейку, поговорим.
Они сели на скамейку, Оксана достала сигареты.
— Курить будешь?
— Мне сейчас нельзя — бронхит, — вздохнула Анька. — А иногда так хочется, просто сил никаких нет!
— Ты что, в положении? — тут же догадалась журналистка.
Анька посмотрела на нее с каким-то детским испугом. Какая прозорливая!
— Да нет, просто… Ну да, есть немного, — неуверенно кивнула она.
— Этого немного не бывает. Или есть или нет, — усмехнулась Оксана.
— В общем, я просто хотела вам деньги вернуть, — Анька полезла в карман куртки, вынула из него купюры. — Вы нас извините, пожалуйста, что так в прошлый раз получилось. Нехорошо.
— Да уж, конечно, что хорошего? — сказала журналистка. — Деньги убери, они ваши. Статья про “мойщиков” давно вышла, так что заработали.
— Нет, а как же…? — растерялась Анька. — Мы еж вас подставили!
— Отрицательный опыт — тоже опыт. Научили. Что это ты вдруг ни с того ни с сего добренькой стала? Попалась?
Анька снова с испугом посмотрела на журналистку — мысли она ее читает?
— Ничего я не попалась! Неудобно просто. Вы нам деньги, мы вам — подлянку.
— Грехи искупаешь? Хочешь своему будущему ребенку счастливую судьбу? Чтоб твою “грязь” на своих плечах по жизни не нес?
— Хочу, — призналась Анька. Он не совсем поняла, что имела в виду журналистка, когда сказала о “грязи” на плечах. — Кто же этого не хочет?
— Просто ангел, а не женщина, — рассмеялась Оксана. — Только не так это просто — свои прежние грехи искупить. Тут, моя милая, помучаться надо, пострадать. Деньгами не отделаешься!
— Может, возьмете? — Анька заглянула в глаза Оксане, и журналистка увидела, какие они красивые — карие, с темными крапинками.
— Нет, не возьму, — Оксана задумалась. — Ладно, если хочешь доброе дело сделать, пойдем в кафешку зайдем, покормишь меня из этих денег, заодно расскажешь, что там с тобой в “супермаркете” случилось, — она поднялась со скамейки, пошла по аллее. Анька осталась на месте. Смотрела на нее как-то затравленно, по-собачьи. — Ну, чего ты сидишь? Передумала?
— Нет-нет, пойдемте! — Анька вскинулась, торопливо зашагала за журналисткой.
Владимир Генрихович почувствовал себя нехорошо: опять потемнело в глазах, руки сделались ватными. Он испугался, что потеряет управление автомобилем, перестроился в правый ряд, притормозил у тротуара.
В зеркало заднего вида он увидел, что к машине, помахивая жезлом, направляется “гаишник”. “Только этого еще не хватало!”— с тоской подумал Владимир Генрихович, вытирая покрывшийся холодным потом лоб.
— Нарушаем? — наклонился к окошку инспектор и представился.
— Плохо мне что-то, — поморщился Владимир Генрихович, вздыхая.
— Плохо — не надо за руль садиться, — заметил инспектор. — Вы сплошную линию пересекли. Выйдите из машины.