Ладони Ружина поползли вниз. Лицо открылось. Он смеялся, искренне и весело, как давно не смеялся. Какое-то время Марина смотрела на него, порывисто дыша, пытаясь собраться с мыслями, потом процедила недобро:
– Подонок! Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Она повернулась и, некрасиво ссутулившись, побрела к дому. Ружин, все еще смеясь, прислонился спиной к дереву. Затем выдохнул шумно. Вместе с воздухом вышел и смех. Весь. Без остатка. Он поднял правую руку, ударил себя кулаком в челюсть. Сильнее. Еще. Еще…
Потом закурил, сделал несколько глубоких, жадных затяжек, бросил сигарету и решительно направился к дому.
В доме празднично, светло, как днем, все двери настежь, в громадной прихожей бархатная мебель, низкая, стелющаяся, причудливые растения в кадках, на столиках разноцветные бутылки, маленькие, большие, совсем крохотные, возле гости, удовлетворенные улыбки, разговоры. В гостиной стол с закусками, длинный, без стульев, подходи, бери, что хочешь, ешь, где хочешь, фуршет, никаких ритуалов, свободно… В конце стола Ружин увидел Рудакова с толстенькой хохотушкой, пожилая, крашеная, молодится, жена. Рудаков провел взглядом по Ружину невидяще, повернулся к хохотушке, засмеялся деланно. Ружин хмыкнул, неторопливо приблизился к Рудакову, хлопнул его по плечу, сказал по-свойски, улыбчиво:
– Привет,- подмигнул хохотушке, у той смех завяз в горле, Рудаков стал наливаться багровой тяжестью, а Ружин уже бодро шагал к лестнице, ведущей наверх…
На квадратной, просторной крыше веранда, солярий, азотея, по-разному ее можно назвать, импровизированная сцена, музыканты, одни гости танцуют, другие любуются вечерним морем, прохаживаются, вдыхая солоноватый воздух. Веранда обильно освещается, и лица у людей белые, неживые, с прозрачными глазами, с растянутыми в обаятельной улыбке губами.
– Бог мой, какой сюрприз,- услышал Ружин голос, повернулся. К нему легким шагом шел высокий мужчина с чистым правильным лицом, крепкий, спортивный, лет сорока - сорока пяти, протянул руку.- Искренне рад. Жаль, что почти не видимся, а вы мне симпатичны, и я нисколько не ревную и не ревновал, уверяю вас. Все приглашения - это моя инициатива. Мариночка только одобряет и подписывается. Так что в нашем доме вы желанный гость.- Он по-приятельски взял Ружина под руку, повел к плетеному столику в углу веранды, заговорил вполголоса, доверительно: - Знаете, есть категория людей, их ничтожно мало, с которыми просто можно поговорить, просто так, о всякой глупости, ерунде, нелепице, и они поймут тебя, не рассмеются открыто или втайне, не разнесут по всему свету, что, мол, вот этот тип такую должность занимает, председатель исполкома, мэр, а какой-то странный - о любви, о добре, потаенных души порывах беседы ведет. Бредит? Вот вы как раз из той невероятно малой категории людей, мне так кажется. Приходите чаще, будем говорить.
Они подошли к столику. Копылов сам открыл бутылку с джином, плеснул Ружину, себе, торжественно поднял стакан:
– За вас!
– Спасибо,- ответил Ружин. Пока пил, с интересом разглядывал Копылова. Копылов поставил стакан на столик, сжал Ружину локоть, сказал тепло:
– Отдыхайте, развлекайтесь, в конце вечера я вас найду.
– Юрий Алексеевич,- задержал его Ружин,- я бы хотел посоветоваться, и именно сейчас. Уделите немного времени. Я вряд ли останусь до конца.
– Хорошо,- сказал Копылов.- Через несколько минут я буду в кабинете. Спускайтесь туда. Это из прихожей направо по коридору.
Копылов быстрой, ладной походкой направился к лестнице, улыбался налево-направо, строил веселые гримасы. На ступеньках он нечаянно столкнулся с какой-то дамой в белом коротком платье. Галантно расшаркался, шутейно поцеловал руку, весь изогнувшись, сладкий, медовый, пожал руку ее спутнику, строго, с достоинством, рассмеялся, побежал вниз. Дама с мужчиной поднялись. Это была Лера. Видимо, с мужем. Белобрысый, стройный малый, скованный, не частый гость на фуршетах. У Лерки не разбалуешься. Интересно, под каким соусом она здесь? Лера оглянулась, проводила взглядом Копылова. Ружин усмехнулся, вспоминая…
Небольшое открытое кафе на набережной, несколько столиков, навес от солнца и от дождя, за прилавком на вертелах вертятся румяные куры, видны блестящие от пота, смуглые лица поваров. Вокруг шумно - гомонят отдыхающие, нетерпеливые, суетливые, горланят ошалевшие от моря и солнца дети. Напротив Ружина сидит мужчина с блеклым, болезненным лицом, он в рубашке с короткими рукавами и совсем не к месту в галстуке.
– У Копылова есть любовница,- тихо говорит он и откусывает кусок белого мяса.- Валерия Парвенюк, молодая, красивая, переводчица, муж-инженер в порту,- мужчина усмехается.- Не успел Копылов жениться на вашей бывшей супружнице и уже…
– Что еще?! - обрывает его Ружин. Лицо у него бесстрастное, жесткое.
Мужчина вытирает руки салфеткой, продолжает:
– Встречаются, как правило, на Морской, шестнадцать, я их сам там видел, выходили из подъезда, вот квартира какая, не знаю. Обычно в среду и пятницу, с четырех до шести…- он опять усмехнулся.- Здоровый бычок, на двух молодок работает…
Ружин встал, бросил деньги на стол, обронил, уходя:
– Понадобишься, позвоню…
Ружин сидит в машине, курит, внимательно поглядывает на подъезд четырехэтажного довоенного дома метрах в пятидесяти впереди от себя. Переулок тихий, тенистый. Кто-то высунулся в окно. Женщина, пышнотелая, в огромном халате, крикнула что-то, мальчишка, катающийся на велосипеде, посмотрел наверх, помахал рукой. Из подъезда выходит Копылов и Лера. Ружин напрягся, вгляделся пристальней. Копылов что-то говорит ей, будто оправдывается. Она не смотрит на него, губы плотно сжаты. Копылов машет рукой. Она одна идет по переулку. Копылов сворачивает в проход между домами. Машину видимо, оставил на другой улице. Конспиратор.
Ружин трогается с места, сначала едет медленно, бесшумно, крадучись. Лера сворачивает в проулок, и тут Ружин не церемонится, давит на акселератор, двигатель радостно поет, и автомобиль летит по переулку. Ружин на полном ходу вписывается в проулок, настигает женщину и только в метре от нее тормозит, чуть вывернув руль в сторону. Машина двигается этот метр по инерции, шипя колесами, легко задевает крылом Леру и останавливается мертво. Опасные игры, но все рассчитано до миллиметра. От неожиданного толчка Лера вскрикивает, подается вперед, припадает на одно колено. Ружин стремительно выскакивает из кабины, склоняется над ней.
– Кретин,- цедит Лера, поднимаясь.
– Болван,- соглашается Ружин, подавая ей руку.
– Слепой, что ли? - Лера брезгливо отмахивается.
– Ослеп,- разводит руками Ружин и сокрушенно качает головой.- Право слово, ослеп. Такое нечасто увидишь, на фоне солнца, в контражуре, казалось, Венера плывет обнаженная… Легкая, точеная, будоражащая…
– Вы еще и наглец,- усмехается Лера и с невольным любопытством смотрит на Ружина. Он улыбается широко, открыто, ну, просто само обаяние.
– Нисколько,- говорит он.- Просто восторженный человек. Люблю все красивое…
– И дамский угодник,- добавляет Лера и тоже улыбается - Я хочу искупить свою вину за ваш испуг,- говорит он.- Позвольте вас подвезти…
Машина тормозит у порта. Ружин записывает телефон, который она ему диктует, потом целует ей руку, она выходит, сообщает на прощанье;
– Завтра все утро я дома.
Ружин некоторое время смотрит ей вслед, улыбается, потом поворачивается назад, грозит кому-то кулаком, говорит удовлетворенно:
– Ты у меня, а я у тебя, конспиратор.
…Лера наткнулась взглядом на Ружина, нахмурилась на мгновенье, лоб зашевелился, съежился, кивнула равнодушно, как малознакомому, чинно направилась с мужем к оркестру, мужчины оборачивались, слишком короткое платье…
Ружин спустился по лестнице, опять попал в гостиную. Рудакова и толстушки здесь уже не было, у стола горячо спорили несколько мужчин. Ружин узнал прокурора. Прокурор приветственно помахал ему рукой. Он свернул в коридор справа от прихожей. В коридоре полумрак, горело только бра. Несколько дверей, за какой из них кабинет? За ближайшей дверью раздался голос. Ружин невольно остановился.