— Идем, Дуглас! — взвизгнула мама, хватая меня за руку — Скорее домой! Что, если у них бритвы? Боже!
Но до плохого не дошло. В тот вечер мои родители остались дома, устроившись в креслах, они читали журналы. Все коттеджи вокруг были освещены. Курортники сидели по домам. А издалека доносилась музыка. Через заднюю дверь я выскользнул в настоенную тьму летнего вечера и побежал к танцевальному павильону. Там ярко горели огни, играла музыка.
Но белых за столиками не было. Ни один из них не пришел на негритянский праздник, на кекуок.
В павильоне были только цветные. Женщины в ярких сатиновых платьях, красных и синих, чулках в сеточку, мягких перчатках, шляпах с бордовыми перьями, мужчины в блестящих смокингах. Гремела музыка, ей словно было здесь тесно, она так и рвалась наружу. Весело смеясь и высоко вскидывая ноги, выбрасывая в стороны и вверх надраенные туфли заходились в кекуоке Длинный Джонсон, и Каванах, и Молния Миллер, и Пит Браун, и — чуть прихрамывая — Большой По с Катрин, своей девушкой, и все остальные подстригальщики газонов, лодочники, уборщики, горничные, все они танцевали разом.
Вокруг павильона была непроглядная тьма; на черном небе светили звезды, а я стоял на улице, прижав нос к оконному стеклу, и долго, долго смотрел внутрь.
Потом прокрался в свою комнату, никому не рассказав, что я видел.
Я лежал в темноте, вдыхая ночной аромат спелых яблок, где-то совсем рядом шелестело озеро, а я лежал и вслушивался в далекие и прекрасные звуки музыки. Уже засыпая, я еще раз услышал строчки припева:
Чарлз Ван Лоун
Мистер Конли
Прозвище — оно как пластырь: когда налепишь его на человека, чтоб от чего-нибудь вылечить, то пристает оно легко, а вот отдирать бывает чертовски больно.
Да, называли мы его «мистером Конли» и особое ударение делали на слове «мистер». Парень он был еще зеленый, и титул этот должен был помочь ему избавиться от «зелени», но вместо этого пристал к нему так, что мы чуть не потеряли игрока, который на третьей базе был незаменим.
Прозвища большинства бейсболистов придуманы газетчиками, но с Конли было не так. Мы сами дели ему кличку, выбрав, какая позубастее. Насмешка — это такая штука, которая задевает за живое. Снести ее тяжелее, чем простую брань. Но все-таки мне кажется, что для него лучше было сделаться «мистером Конли», чем оставаться просто «Конли с третьей базы».
Вам никогда не приходило в голову, что если у бейсболиста нет прозвища, то что-то тут не в порядке? Возьмите «Справочник по бейсболу» и выпишите из него всех тех ребят, которые известны только под своими фамилиями, — вы увидите, что звезд в вашем списке окажется не так уж много. В большинстве это будут вполне сносные игроки — но и только. Их именами никогда не назовут ни биту, ни перчатку.
Чтобы правило было правилом, необходимо исключение. Почему-то, когда речь заходит о Джонсоне, никто никогда не называет его «Уолт». Все говорят «Уолтер». Впрочем, это чепуха — ему кличка не нужна, у него и без клички все в порядке.
«Мистера» этого мы присобачили к Конли весной, в тренировочных лагерях, и никто, кроме него самого, тут не виноват. Вы, наверно, знаете, каково бывает в марте в Южных штатах, особенно если в предыдущем сезоне скауты-бейсболисты совершили на эти штаты набег. Кругом так и кишат полевые, базовые, питчеры — полупрофессионалы, бейсболисты из Младшей лиги и с городских пустырей… Если сперва вы еще стараетесь на них не наступать, то под конец вам уже все это безразлично.
Мы, ветераны, редко обращаем внимание на новобранцев — уж слишком много мы их повидали. Если какой-нибудь паренек покажет высокий класс, то мы бросим на него взгляд — но не более того. В таинства мы его не посвящаем — тут необходима осторожность.
Не то чтобы мы зазнавались, задирали нос — нет, просто мы разборчивы. Некоторые клубы смотрят на жизнь иначе, но мы всегда считали себя кланом. Когда наш босс приводит новичка, мы устраиваем парню испытания огнем и водой, и если он выдержит все эти муки с честью и окажется на девяносто девять процентов человеком, то мы принимаем его в свой круг — тогда, когда каждый из нас уже вполне удовлетворен. С этим мы спешить не привыкли и не любим, чтобы нас торопили. Легче уроженке Сент-Луиса проникнуть в чикагские салоны, чем парню из Младшей лиги занять местечко вблизи от нашего семейного очага.
О Конли мы уже кое-что знали от Гейгеса, предводителя скаутов. Гейгес откопал его где-то на Западе; тогда еще и года не исполнилось с тех пор, как Конли стал профессионалом. А до этого он прозябал в каком-то жалком колледже.
Вся его беда была в том, что он ожидал от нас какого-то особого радушия — и чересчур поторопился. Не нашлось человека, который бы ему намекнул, что лучше ему пока что переждать и не высовываться, — и Конли прямо-таки ворвался в наш круг, резвый, как щенок фокстерьер, который хочет на каждого опереться лапами и перемазать всех своей слюной. Намерения у парнишки были самые лучшие, но обычаев наших он не понял. Он был напичкан студенческими представлениями о жизни, и сдается мне, что он присоединился к нам, считая бейсбольный клуб Старшей лиги чем-то средним между студенческим товариществом и компанией, совершающей развлекательное путешествие.
Из Младшей лиги приходит много ребят с такими понятиями, но, пообтершись и попривыкнув, они начинают по-другому смотреть на жизнь. Вот и Конли непременно нужно было сперва приспособиться, но он не успел. На его долю выпал стремительный взлет — его сразу поставили на третью. И все это из-за Рэнса Мердока, с которым тогда приключилось сразу два несчастья: супружество и умственное расстройство. Тут нужно кое-что разъяснить.
Мы, старики, почти в полном составе съехались в Сент-Луис, а оттуда уже направились дальше, на юг — той весной Сент-Луис был для бейсболистов чем-то вроде порта отправки. Мы собрались там все, кроме Рэнса Мердока, который провел зиму в Канзас-Сити, но тоже должен был приехать в Сент-Луис. Рэнс пять лет стоял у нас на третьей базе, и таких бейсболистов, как он, вы днем с огнем не найдете! Играть с ним в одной команде было подлинным удовольствием: кому, как не мне, свободному игроку, разбираться в тех, кто стоит на третьей!
Билли Говард, секретарь клуба, был с нами; он замещал Белоголового Орла, который уже уехал в тренировочный лагерь и там присматривался к новичкам, надеясь выудить из этого лягушатника одного-двух питчеров. И вот мы уселись в холле нашего отеля, а Билли, похожий в те минуты на мокрую курицу, стал носиться вокруг нас и кудахтать насчет Рэнса, багажа и многого другого — ну, вы и сами знаете, как ведут себя обычно секретари клубов.
— Ведь он знает, что мы встречаемся в Сент-Луисе, — говорил Билли, — я дал ему телеграмму еще неделю назад! И что вы думаете — он даже не ответил… Да вот и он!
Это и вправду был Рэнс, весь разукрашенный, как лошадь на праздник, даже с цветком в петлице. С первого же взгляда мне стало ясно, что с ним что-то не в порядке. Уж очень он нервничал: это было видно даже по тому, как он смеялся и хлопал нас по спинам. Все это было не в духе Рэнса — и изящная тросточка тоже.
— Здравствуйте, молодой человек! — сказал Билли — А я-то уж думал, что придется мне оставить здесь твой билет, чтобы ты ехал вслед за нами… Наша пыхтелка отходит в половине восьмого. Где твой чемодан?
— А я без чемодана, — ответил Рэнс и вывалил вдруг на нас все свои новости.
Он, видите ли, похитил пару дней назад одну девушку из Канзас-Сити, и ее отец, придя в себя и немного остыв, предложил ему долю в своем бизнесе (речь шла о розничной торговле одеждой), с тем, чтобы он, Рэнс, оставил бейсбол.