Медсестра Джесс с выпученными глазами пробежала мимо меня со скоростью поезда Паддингтон – Глазго красить ресницы и причесываться, скороговоркой повторяя: «Маза-фака! Мазафака! Королева приехала!» Королева к нам и правда хотела приехать, но давно, когда открывали новый операционный блок. Но потом как-то потеряла интерес к нашему госпиталю и не приехала. Не видевший пациенток-графинь долгие месяцы, я, слегка смущенный, на ходу вспоминая хорошие манеры, подошел к Ребекке. Она лежала бледная на кровати, свесив ноги в изумительной красоты туфлях.
– Здравствуйте, Ребекка, меня зовут Дэннис, я ответственный дежурный доктор по экстренной гинекологии. Прекрасное платье, вы были на свадьбе?
– Нет, на скачках в Роял Аскот…
– Прекрасно! Я читал о них у Вудхауза. Прекрасный способ провести субботу!
– Меня тошнит…
Мне искренне хотелось помочь Ребекке. И не потому, что она такая красивая и аристократичная, и даже не потому, что она моя пациентка, а потому, что очень уж она была несчастна и немного нелепа в своем бежевом платье посреди кишащего улья под названием «Эмердженси гайнеколоджи департмент».
– Скажите, Ребекка, сколько недель вашей беременности? У вас есть результаты УЗИ или какие-нибудь анализы крови с собой? – спросил я, пока медсестра набирала противорвотный «Максалон» и устанавливала капельницу.
– Нет… б… ббб… бббб… Кажется, меня сейчас стошнит!
– Минуточку, я дам вам тазик!
Следует сказать, что тазики для рвоты – это очень удобно. Это такие бумажные кастрюльки, которые не надо мыть, а можно выкидывать в мусор прямо с тошнотиками. Обычно в каждой палате есть изрядный запас подобных тазиков – на всякий случай.
– Меня тошнит! Бууууээээ! Буэээээ! БуЭЭЭЭЭЭЭЭ!!!!
Времени для раздумий не было, я молниеносно схватил бежевый картонный тазик и заботливо подставил его Ребекке. Ее стошнило с размахом. Тазик уже почти было наполнился, когда я почувствовал, что у меня похолодело внутри. Из тазика торчало страусиное перо. Ребекку вырвало в собственную шляпу ценой в четверть моей месячной зарплаты.
– Сорри, Ребекка… кажется, я перепутал тазики…
Мой голос дрожал. Из шляпы мне на туфли капал «Боллинджер». Вернее, в том, что капало мне на ноги, он наверняка был… Ребекка отреагировала как настоящая леди:
– Thanks, Dennis. I feel much better now. Please do keep the hat [18].
Да ну вас с вашей экзотикой
В графстве Ноттингемшир, как и в любом другом графстве туманного Альбиона, то и дело встречаются представители разных экзотических конфессий. Да порою таких, что католики с протестантами, при всем их тревожном историческом наследии, просто не идут с ними ни в какое сравнение. Конечно, не мне решать и судить, во что людям верить а во что нет, но признаюсь честно – иногда бывает страшно.
Вот так подсядет в поезде какой-нибудь ведьмак с десятисантиметровыми кольцами в ушах и с железной палочкой в носу и проозонирует воздух перегаром от Ноттингема до самого Сент-Панкраса. Да нет, это, конечно же, не страшно – перегаром мы и сами умеем… Страшновато становится, когда возникает конфликт между тем, во что верит пациент, и тем, что видит врач.
Докторам по роду службы приходится иметь дело со всеми слоями общества без исключения. Причем слоям этим в экстремальной ситуации сохранять человеческое лицо вовсе не обязательно, а вот докторам, наоборот, – желательно, иначе теряется первичная идея медицины – помогать всем, несмотря на их убеждения, манеры и внешний вид.
И какие бы ужасные гримасы ни корчили вам ваши пациентки в ответ на несложные вопросы, они все без исключения имеют право иметь здорового ребеночка. И наш долг, как ответственных за все женское население на данном конкретном участке графства, этого ребеночка им организовать!
То есть проследить, чтобы младенец этот не помер от естественных и внешних причин, которые мы, профессионалы, можем и должны предотвратить.
Работал я в то время реджистраром в одном большом английском госпитале, охватывающем почти миллион женского населения. Работы было очень много. Еще бы – пять тысяч родов в год! И это без учета родов на дому, нам-то привозили в основном тетенек высокого риска.
Идешь ночью на работу по длинному больничному коридору – красота. Тишина, картины на стенах, запах кофе…
Открываешь дверь в родилку, а там засада и ужас, контраст такой, будто попадаешь из уютной спальни в бежевых тонах в рубку подводной лодки во время боевой тревоги.
Кого-то везут в операционную, кто-то рожает с воплями, кто-то стонет в приемном покое, акушерки отрывисто рапортуют о том, что происходит в девяти родильных комнатах. И посреди всего этого – ответственный дежурный врач, или, по-английски, реджистрар.
На него практически все в родильном отделении замыкается. Вечером реджистрар обычно розового цвета, к утру чаще – зеленого. В восемь утра – время передачи дежурства. Зеленый реджистрар идет спать – розовый заступает на дежурство, получает краш-пейджер и все! Теперь он за все отвечает, до тех пор пока не позеленеет окончательно.
Только что шел по коридору с картинами… и все! Все закончилось! Приятный тихий вечер завершился, начался ритм родилки. Ритм принятия решений и немедленного их воплощения в реальность.
Так вот, заступаю я на дежурство в один из таких безумных вечеров. Акушерка-координатор родильного отделения рассказывает, что к чему: комнату семь, видимо, будем кесарить через часа два, комнату шесть переводим на антенатальное [19], единице – обезболивающее и домой и так далее…
Но особого внимания в тот вечер заслуживала родильная комната номер девять и ее обитатели.
Пациентка в девятке – первые роды, привезли три часа назад из хижины в Шервудском лесу, где она рожала без намека на прогресс, застряв на восьми сантиметрах раскрытия шейки аж со вчерашнего вечера. Скорую вызвали прямо в лес.
Акушерка, с выражением крайнего дискомфорта на лице, регистрирует в истории родов периодические урежения сердцебиений плода до восьмидесяти ударов после каждой схватки. Это неважный признак, прямо скажем…
Тетенька заявляет с самого порога, что напрочь отказывается от любых исследований, мониторинга сердца плода, кесарева сечения и вообще любого вмешательства в естественный процесс родов. Кроме этого, требует женщину-врача и, если возможно, сигаретку с марихуаной для обезболивания.
Читаю план родов, написанный пациенткой.
«В момент, когда будет рождаться ребенок, я, мой бойфренд, моя подруга и оба ее бойфренда (один – бывший бойфренд, а второй нынешний) с сестрой моего бывшего бойфренда (Джонни) хотим остаться в темноте, зажечь свечи и встретить таинство появления ребенка абсолютно обнаженными, исполняя при этом ритуальные песнопения.
Как только ребенок родится, я хочу, чтобы его передали Бальтазару (моему нынешнему бойфренду), и он прижал его к своей коже, а потом передал мне! Плаценту после отделения желаю взять с собой домой, чтобы потом закопать в огороде. Категорически не разрешаю применять всякие уколы, щипцы, вакуум-экстракцию и любые разрезы».
Желание пациентки – закон. Будем следовать, по возможности, плану родов и, конечно же, надеяться на лучшее. Насчет массового обнажения публики в момент рождения ребенка я не был уверен с самого начала… однако, раз тетенька приехала, мы будем ненавязчиво пытаться ей помочь. Но сначала неплохо было бы разобраться, что вообще происходит…
Несколько слов, чтобы описать присутствующую на родах тусовку. Сказать, что окружавшая роженицу публика была экстраординарная, – значит не сказать ничего. Меня не покидало ощущение того, что я попал на шабаш ведьм.
Представьте себе небольшую родильную комнату, в которой решили провести мини-съезд колдунов и колдуний. В изобилии присутствовали различные колдовские инструменты и снадобья: хрустальный шар, должно быть для прогнозирования темпа раскрытия шейки матки, настойка на беличьих хвостах, видимо, чтобы роды прошли «пушистенько», настойка на овечьем гузне – на всякий пожарный и куриные лапы в изобилии, видимо на случай, если внезапно понадобится куриный бульон. Да простит мне читатель мою иронию.