Павел продолжал стоять на одной ноге. Он не столько слышал, сколько предчувствовал, что наверху происходит что-то, связанное с его освобождением, но несказанно удивился, когда увидел появившегося сверху Воркуту.
— Ты? — единственное, что он мог выдохнуть из себя.
— Я. Пришел вернуть должок. Эка тебя здесь присобачили, прямо, как в гестапо. Давай пошевеливайся, скоро сюда менты налетят.
Воркута быстро освободил Павла от пут и буквально на себе потащил его наверх. Леха, дежуривший у окна, предупредил, что поздно. Менты уже возле дома. Воркута без паники спросил Лору:
— Где спальня?
Лора кивнула головой в сторону двери.
— Положи. Скажешь, что твой любовник. И не дай Бог с ним что-нибудь случится!
— Воркута, уходим! — взвизгнул Леха, и парни мгновенно исчезли за входной дверью, оставив на полу труп Адика, заплаканную Лору и еще не верящего в свое освобождение Павла, стоящего возле входа в спальню в одной рваной рубашке.
Глава седьмая
Апостолос, устало ссутулившись, вышел из своего офиса, расположенного на площади Этериас в фешенебельном районе Колонаки. Серый зимний день нагонял тоску. Многочисленные таверны, окружавшие площадь, были почти пусты. Редкие посетители предпочитали сидеть внутри заведений. Ветер бестолково трепал пожелтевшую листву деревьев. Было два часа дня. Апостолос только что поставил точку в длительных согласованиях по транспортировке радиоактивных отходов в порт Пирей и проходу грузов через таможню. Его партнеры — два итальянца из Нью-Йорка, удостоверившись в продуманности и безопасности предложенного плана, пожали ему руку и спешно откланялись. С этого момента всем стало ясно, что машина запущена.
Поначалу итальянцы предлагали не рисковать и отправить в Россию только часть секретного груза, но Апостолос не привык к половинчатым решениям. Поэтому настоял на всей партии. Тем более что в данном случае риск одинаков, а сумма доходов в два раза больше. Итальянцы потребовали гарантий и возможной страховки. С крепя сердце Апостолосу пришлось поставить на кон свои капиталы. От этого-то его настроение и испортилось. А тут еще скверная погода. Хоть на улицу не выходи. Совсем зимний пронизывающий ветер. Апостолос раздраженно посмотрел вокруг. На широкой, в пять мраморных ступенек, лестнице его дожидался Янис, пряча нос в поднятый воротник клетчатого плаща. Апостолос поманил его пальцем.
— Давай-ка поедем на твоей машине. Поговорить надо.
Янис кивнул головой и поспешил за своим «джипом», припаркованным на прилегающей к площади улице Капсали.
Апостолос уселся на переднее сиденье и закурил тонкую сигару. По ветровому стеклу ударили первые капли дождя. Янис терпеливо ждал указаний, хотя ему ужасно хотелось узнать о результатах переговоров с итальянцами.
— Отвези меня домой.
Янис послушно повернул к самому высокому месту афинской столицы — холму Ликавиттос, одетому в сосновые леса и увенчанному живописной белой церквушкой св. Георгия. Там на одном из крутых подъемов стоял дом, в котором многие десятилетия жила семья известного финансиста Солона Ламброзоса. В этот старинный аристократический особняк Апостолос въехал, женившись на его дочери Пии. После возвращения из Америки Апостолос обосновался на своей вилле и в доме жены появлялся редко. И сейчас, судя по нервному покусыванию нижней губы, ему не очень хотелось ехать туда.
— Короче, — оторвавшись от своих мыслей, произнес он. — Сегодня мы ударили с американцами по рукам. Назад хода нет. Я иду на большой риск. Пришлось в качестве гарантии поставить свои деньги. Не дай Бог сорвется — я стану снова нищим. А тебя не будет вообще… Ну, это к слову…
— Не сорвется, адмирал. Маркелов так наложил в штаны по дороге из Шереметьева, что будет работать не за страх, а за совесть.
— Это как? — не понял Апостолос.
— Да в России есть такое выражение. В смысле — не подведет.
Апостолос ничего не ответил. Попыхивал сигарой и смотрел в окно. Капли забрызгали почти все стекло. Уверенность, а главное, решительность Яниса благотворно действовали на него. Сам Апостолос любил рискованные авантюры. Последняя должна была стать одной из вех в его предпринимательской деятельности. Но Апостолоса волновала надежность окружения.
Янис понимал, чего ждет от него адмирал. И по новой, в который раз, принялся рассказывать о достоинствах Маркелова и крупных махинациях, проводимых им еще в брежневские времена. Апостолос одобрительно кивал головой.
Дорога на холм становилась все круче, с резкими поворотами. Внизу, в занавесах дождя и обрывках смога, лежал город. Даже в машине чувствовалось, что дышать с каждым виражом становится легче. Редкие машины, попадавшиеся навстречу, ехали с включенными фарами. Янис остановил «джип» на небольшой площадке. Дом утопал в зелени и находился гораздо выше входа, поэтому был невидим. Широкие ворота, ведущие во двор, были закрыты. Апостолос благодарственно похлопал Яниса по плечу, вылез из «джипа» и скрылся за калиткой.
Дома его ждали. Прежде всего дочь Дженнифер. Она с порога бросилась ему на шею.
— А говорят, в дождь отцы не летают! — закричала при этом она.
Дженнифер родилась в Америке и приехала в Грецию вполне взрослой девочкой. Поначалу у нее не было подруг, и поэтому Апостолос много времени уделял дочери. Они стали настоящими друзьями. Даже, когда Дженнифер полностью адаптировалась, поступила в университет и обзавелась поклонниками, встречи с отцом оставались для нее важнее всех других.
— Как мама? — первым делом поинтересовался Апостолос.
Дочка пожала плечами. В этом был немой упрек и сожаление. Последнее время они избегали разговоров по душам о том, что творилось в их семье. Дженнифер была в курсе многих любовных похождений Апостолоса. Но предпочитала держать язык за зубами. Он, в свою очередь, не притворялся перед ней, хотя и не хвастался своими победами. Между ними существовал негласный договор, оберегавший обоих от гнева Пии. Дженнифер жалела мать, подолгу выслушивала ее претензии к отцу, но понимала, что вернуть утраченное невозможно. И от этого страдала сама.
— Она тебя ждет. Ей кто-то рассказал о круизе, который ты собираешься устраивать. Вчера с ней было совсем плохо. Она пила в ванной, потом слонялась по дому и устроила небольшой пожар. Хорошо хоть Лола вовремя подоспела. Иначе пришел бы сегодня на пепелище.
— А сейчас? — настороженно спросил Апостолос.
— Пока трезвая. Но заведена, как будильник. Готовься к истерике. Я свое уже получила. Хотела ответить, а потом передумала. Ты с ней слишком жесток, адмирал.
— Мы уже много лет живем так.
— Но отправляться в увеселительный круиз с супермоделями? Это скажу тебе — ой-ля-ля!
Апостолос растерялся. Ему и в голову не приходило, что это плавание можно рассматривать как развлечение. Поэтому, потоптавшись на месте и покусав нижнюю губу, принялся оправдываться.
— Обычная рекламная компания. У меня начинается бизнес с Россией. Дел, забот по горло… Вечно в голове матери рождаются какие-то глупости…
Дженнифер не дала ему договорить. Обняла и закрыла рот рукой.
— Знаю, знаю, знаю! Все вокруг все знают! Но это, милый адмирал, перебор. Скандал вырвется за стены нашего дома. Мне будет ужасно стыдно. Пожалей хоть меня. Неужели вся Европа должна знать о ваших семейных баталиях?
Апостолос отстранил дочь и косолапо прошелся по комнате. Чувствовал он себя здесь, как слон в посудной лавке. Вечно ему на пути попадались столики, вазы, скульптуры, канапе с подушечками, бесконечные лампы. Он любил простор, минимум всякого барахла. Но в этом доме существовали свои традиции. Пия ревностно сохраняла обстановку, среди которой выросла. Помешалась на всем этом антиквариате. На стенах висели портреты не только ее родителей, но даже дальних родственников. И все они, казалось, смотрели на Апостолоса с презрением, как на выскочку. Он им платил тем же. И намеревался в один прекрасный день отправить всех на пыльный чердак. Грузно усевшись в низкое на гнутых ножках кресло, застонавшее под его тяжестью, он внимательно посмотрел на Дженнифер. Дочка была права. Скандал, особенно сейчас, никак не входил в его расчеты.