Постановка задачи исследования Н. Хомского кардинально отличалась от принятой в лингвистике первой половины ХХ века. Н. Хомский не стремился исследовать язык как самостоятельный объект — целью его исследования был ответ на вопрос о том, каким образом человек усваивает язык[32]. Речь рассматривалась Хомским как врожденная особенность, свойственная человеку как биологическому виду. Изучить, каким образом человек усваивает язык, значило, по Хомскому, расшифровать эту важнейшую сторону работы человеческого мозга.
Загадочность процесса овладения языком хорошо видна при анализе особенностей его освоения ребенком. С одной стороны, язык позволяет сформулировать бесконечное множество грамматически правильных предложений, которые в принципе невозможно все услышать и запомнить.
Любой реализованный набор таких предложений будет заведомо включать лишь часть возможных выражений. С другой стороны, ребенок достаточно быстро овладевает грамматикой родного языка и может отличить грамматически правильное предложение на этом языке от неправильного, несмотря на то, что его языковый багаж еще очень мал. То, что предложений, о правильности или неправильности которых ребенок непосредственно узнает от окружающих, недостаточно для овладения грамматикой родного языка, сегодня признают все лингвисты, занимающиеся проблемой изучения языка. Школа Хомского предполагает, что Homo sapiens обладает врожденной «языковой компетенцией», которая позволяет овладевать и пользоваться языком.
В теории Н. Хомского постулируется наличие врожденных универсальных базовых правил и ограничений на их использование, которые получили название принципов. Различия между грамматиками разных языков в пределах, разрешенных принципами, были названы параметрами. Принципы, по Н. Хомскому, являются наследственными компонентами языковой компетенции и свойственны Homo sapiens как виду, а параметры могут передаваться, например, обучением.
Надо отметить, что в лингвистике существуют и другие направления, которые объясняют особенности процесса усвоения языка без привлечения наследственной компоненты. Но представляется очень показательным, что представления о наследственной передаче важнейшего компонента этнических характеристик — языка — не только появились в современной науке, но и развиваются крупнейшими научными авторитетами.
Показательным также является и то, что в современной психологии и культурологии также появились направления, которые утверждают, что этнические характеристики в значительной части своей являются врожденными особенностями человека. Так, еще в первой половине ХХ века американский психолог Кларк Висслер сформулировал понятие о «врожденной культурной экипировки». Известный российский ученый Светлана Лурье в книге «Метаморфозы традиционного сознания» [33] так пишет о взглядах Висслера: «Висслер начинает разделять универсальные культурные модели и конкретное историческое содержание, с которым эти универсальные модели сопрягались. Универсальные культурные модели человека включают речь, материальные черты (жилище, одежду, орудия труда и т. п.), искусство, мифологию, научное познание, религиозную практику, семейную и социальные системы, систему управления, собственность, войну и т. п.
Внутри пределов культурных моделей существует, однако, пространство для бесконечных вариаций. Исторически приобретенные вариации содержания отличают одну культуру от другой. Источником происхождения культурных моделей является культурная экипировка человека, которая предает культурно-специфическую форму его инстинктами и побуждениями и провоцирует человека включаться в культурный процесс и участвовать в культуре, в которой он родился. Как полагает Висслер, человек строит культуру, потому что он не может избежать этого; в его протоплазме существуют побуждения, которые ведут его к этому даже вопреки его воле. Из этого следует, что если в какое-либо время преемственность культуры будет нарушена, человеческая группа начнет конструировать ее заново на основании старых моделей. Культура не является «объективным конструктом», чье существование независимо от человека; она зависит от врожденной экипировки человека и биологической наследственности. Подход, который закрывает глаза на биологические основание культуры и особенно на рефлективный ответ, — с точки зрения Висслера, — неадекватен.» Говоря о позднейшем развитии идей Висслера, С. Лурье пишет: «Эти идеи получили широкое развитие в культурной психологии, прежде всего у Майкла Коула, одного из ведущих ее современных представителей, и быстро проникли в психологическую антропологию. Толчок к развитию этих идей дала лингвистическая концепция Наума Хомского о врожденности языковых парадигм.
Эта концепция Висслера-Коула представляет несомненную важность для современной этнопсихологии. Важным для этнопсихологии представляется также положение, что если по какой-либо причине преемственность культуры будет нарушена, человеческая группа начнет конструировать ее заново на основании старых моделей.»
Как видно, в современной науке четко прослеживается стремление связать базовые этнические характеристики сообщества с процессом их наследственной передачи. Однако при этом не рассматривается и даже не ставится вопрос о механизме наследственного хранения этнических характеристик. Как уже говорилось выше, эти характеристики не являются такими же устойчивыми, как, например, расовые признаки, и формируются они за время жизни этноса, т. е. за период, продолжительность которого явно недостаточна для включения генетической памяти. И опять возникает вопрос: где во время жизни этноса хранятся базовые этнические характеристики, где физически расположено это хранилище, ответственное как за стабильность, так и за изменчивость этнических характеристик? Гипотеза супермозга дает четкий ответ на эти вопросы.
Хранилищем архетипов или базовых этнических характеристик является то, что, по терминологии К. Юнга, называется «коллективное бессознательное». Выше говорилось, что хранилищем «коллективного бессознательного» является супермозг, и именно в структурах супермозга хранятся те базовые культурные и поведенческие характеристики, которые отличают один этнос от другого. Собственные сегменты членов популяции получают наборы поведенческих особенностей от супермозга, и они хранятся в «личном подсознательном», «не достигающем пороговой отметки сознания»[27]. Воспитание и обучение только инициируют, выводят из подсознания эти особенности. При этом понятно, что инициализация имеющихся архетипов занимает значительно меньшее время и требует заметно меньших усилий, чем внедрение этих архетипов воспитанием и обучением. В этом случае обеднения набора архетипов не происходит, так как копии архетипов хранятся в памяти супермозга и могут инициироваться в любом поколении. Видно, что при использовании гипотезы супермозга процесс накопления этнических особенностей, их хранения и распространения теряет черты загадочности и укладывается в достаточно простую и физически обоснованную схему.
Демография.
И еще один факт, говорящий в пользу гипотезы супермозга, применительно к Homo sapiens. Демографы уже довольно давно заметили, что после войн, вызывающих заметное сокращение мужского населения, баланс рождаемости мальчиков и девочек сдвигается в сторону мальчиков. Мальчиков рождается больше обычного, и демографическая картина таким образом «исправляется». Так, после Первой мировой войны в воюющих странах количество рождающихся мальчиков увеличилось примерно на два процента. В Германии, например, в 1910 году на 100 девочек рождалось 105 мальчиков, а в 1918 году — 107 мальчиков. В Ленинграде это же соотношение в 1940 году выражалось как 100 к 104, а в 1945 году как 100 к 109 [34]. Опять возникает вопрос о том, как информация о состоянии популяции в целом передается индивидууму на уровень регулирования самых глубоких гормональных процессов. Было предложено, например, такое объяснение этого феномена: при сокращении численности мужчин, с сохранением численности женщин, сексуальная нагрузка на одного мужчину в среднем возрастает; это является сигналом к соответствующей гормональной перестройке, которая вызывает повышение рождаемости мальчиков. Однако в этом объяснении есть слабое место. Известно, что с возрастом половая активность мужчин обычно снижается. В соответствии с предлагаемой моделью, это должно было бы вызывать коррелированное с возрастом отца уменьшение доли рождающихся мальчиков. Другими словами, у молодых супругов в соответствии с этой гипотезой должны рождаться преимущественно мальчики. Девочки же должны рождаться в основном в парах, где отец уже немолод и сексуальная активность его понижена. Но такая корреляция не обнаруживается.