— Ты кто? — поинтересовался Добер.
— Я — одиночка,— последовал ответ.
— Хм, я тоже.
Это уже кое-что. С ним можно разговаривать, не боясь, что вместо ответа тебе всадят пулю в лоб. По бескрайним степям, лесам,
джунглям и горам бродили бесчисленные группировки, нужно было хорошо знать, как с кем себя вести, чтобы не влипнуть в неприятность. Были шатуны — безмозглые, наглые, но трусоватые. Выли ветрогоны — абсолютно безвредные и жалостливые. Были степняки — хитрые, коварные, любители засад и ловушек. Были киднепперы, не интересующиеся никем, кроме детей. Были мюрдеры — бессмысленно жестокие, чрезвычайно опасные. Были отшельники — мирные, но не терпящие посторонних. И были еще одиночки, опасные для врагов, миролюбивые с друзьями.
— Приятель,— сказал Добер,— мне нужен этот бункер.
Маленькое существо пожало плечами:
— Мне тоже хотелось бы отдохнуть здесь, но, если ты любишь быть один, я могу и уйти.
Добер еще раз окинул взглядом незнакомца:
— Сколько тебе лет?
— А тебе какое дело?
— Я подумал о том, что это были не шатуны. Это были киднепперы. Так сколько тебе лет?
— Четырнадцать. Почти.
Добер вздохнул и повесил нунчаки на плечо:
— А что ты здесь делаешь?
— С тобой разговариваю, вместо того чтобы лечь и спать.
— Сейчас ляжешь. Если… не будешь мне мешать.
— Помешаешь тебе, как же! — пробурчал незнакомец.— Вон какой большой, с тобой и захочешь — не справишься!
Добер усмехнулся и первым шагнул в темноту бункера, как бы подставляя спину под удар и проверяя мирные намерения незнакомца. Никаких покушений не последовало. Он слышал позади себя легкие шаги и тихое неразборчивое ворчание.
К тому моменту, когда они подготовили место для ночлега, Добер уже понял, что нападения не последует, исключая, правда, время сна. Обнаружив среди разного хлама маленькую переносную печку, он обрадовался. Разводить костер в бункере было бы неосмотрительно из-за опасности себя обнаружить. Он укрепил и запер дверь, проверил, нет ли других выходов, и вернулся к печке. Она уже работала — оказывается, подросток-одиночка в технике кое-что смыслил.
Добер снял с себя оружие и куртку из толстой кожи, уселся и устало вытянул ноги.
— Ну,— спросил он, — и как у нас обстоят дела с едой?
— Консервы.— Незнакомец пнул ногой ящик.— Здесь, похоже, был склад.
— Я не об этом. Разумеется, здесь был склад, иначе бы я сюда не шел. У тебя что-нибудь есть?
— Нет.
— И как же ты обходишься?
— Пожрать — не проблема.
— Да? А мне казалось иначе. Светлые глаза обратились в его сторону.
— А как тебя зовут?
— Добер. Полностью — Доберман. Официально — Доберман-Пинчер.
— Собака?
— Собака.— Он не обиделся.— Ну, ребеночек, а как тебя звать?
— Медянка.
— Что-о? — Добер выразил безмерное удивление.— Постой, ты мальчик или девочка?
— О, дошло! Девочка, а кто же еще? Мужчина с шумом выпустил из себя воздух и откинулся на груду тряпья:
— Вот только девочки мне не хватало!
— А кто сказал, что меня тебе должно не хватать? Я посплю и пойду, если ты к утру не переквалифицируешься в киднеппера.
Добер ничего не ответил. Он раздумывал. Разной шушеры вокруг болталось достаточно, но женщины встречались крайне редко. А девочка, тем более девочка-одиночка — это вообще не укладывалось в его голове.
— Слушай, ты сумасшедшая или самоубийца? — спросил он.— Что ты здесь делаешь?
— Гуляю.
— Больше негде?
Она засмеялась, показав полоску верхних зубов с двумя клыками по бокам, которые были чуть длиннее остальных.
— Ты хорошо подумал? Где еще можно гулять?
— Ну, не знаю. В городах, там, наверное, спокойнее. В Гарусе или в Атике.
— А я туда и иду.
— В Гарус?
— Нет, в Атику.
Пока Добер раздумывал над ее словами, девочка успела вскрыть одну из банок с консервами и вытряхнуть содержимое в котелок, который водрузила на печку, и вскоре по бункеру распространился вкусный запах разогретого мяса.
— В Атику,— повторил Добер.— А ты знаешь, что выбрала крайне неудачный путь?
— Чего?
— Ты пойдешь по прямой и на половине дороги выйдешь к Долине Покоя. Обойти ее тебе вряд ли удастся — она расположена как раз поперек.
— Слушай, приятель, ты будешь есть или говорить?
Они разложили мясо по пластиковым тарелкам и принялись за еду. Добер никак не мог заставить себя смотреть в тарелку, а не на собеседницу. Девочка поморщилась:
— Чего пялишься? Ты мне аппетит портишь.