Однако иногда, при весьма странных обстоятельствах, эффект Мерседа не срабатывал. Точнее, срабатывал, но как-то непонятно, и информация передавалась как будто в зашифрованном и не поддающемся расшифровке виде. Можно было бы отмахнуться, назвать это все чушью, но математика говорила — нет, не чушь. Разумеется, такое было невозможно. По крайней мере невозможно с учетом законов физики по состоянию на 3012 год, двадцать четвертый год ее, Пин Ли, существования. Ей все же хотелось думать, что коренной пересмотр современной физики не потребуется. Однако, разгадав загадку очевидной аномалии, она бы не только сделала себе имя и обеспечила собственное будущее, но и добилась статуса БМП. К тому ей было просто интересно.
Ли работала, упорно отсекая лишнее, отбрасывая одно неверное решение за другим, когда эксперимент не подтверждал расчеты, или сами расчеты, элегантные и прекрасные, не соотносились друг с другом. Каждую неудачу она считала еще одним зернышком в копилку знаний.
А когда Ли не работала, у ее двери появлялся Тексток, алчный, ненасытный прожорливый — во всех смыслах. Их свидания происходили по одному, заранее определенному порядку, с редкими и незначительными отступлениями: Тексток всегда приносил цветы — настоящие, собранные с клумбы Городского сада. Ей особенно нравились меркурианские маргаритки, снабженные радужными, переливчатыми светодиодами и батарейками размером с молекулу. Они собирали свет так, как это никогда бы не получилось у природных цветов, и освещали комнату в течение нескольких часов. Пока Ли занималась цветами, Тексток заказывал еду. Продукты поставлял квартирный грист, и стоило все это неимоверно дорого. Тексток, хлебнувший в детстве немало лишений, любил иногда побаловать себя роскошными изысками. Ли, никогда себя не обманывавшая, понимала, что она и сама такой же каприз. Впрочем, вкус у Текстока был отменный, блюда получались вкусные, и она сама приготовить нечто подобное из готового сырья позволить себе просто не могла, не говоря уже о том, чтобы получить исходные продукты с требуемыми свойствами из гриста.
Тексток всегда ел быстро и неизменно заканчивал раньше Ли, после чего сразу же вытирал губы и проводил языком внутри рта, освежая дыхание внутренними пелликулами. Она знала — это сигнал к тому, что он готов трахаться.
Ли торопливо освежалась, и они отправлялись в спальню. Тексток закрывал дверь, запирал ее сложным шифром, который отфильтровывал все следящие устройства вплоть до атомного уровня, и выключал свет. Ли ощущала себя кем-то вроде Психеи наоборот, которой Купидон лишь в темноте являет себя в образе бога, тогда как за стеной, в гостиной или кухне, при свете дня, он предстает самым обычным человеком с уверенными аппетитами.
Тексток обволакивал ее своими пелликулами и вбирал в себя, висцерально делясь собой с нею. Уже через мгновение их сердца бились как единое целое, дыхание смешивалось, и во время такого коитуса Ли могла видеть многогранный мир глазами БМП.
Некая виртуальная частичка Текстока была имплантирована в атмосферу Венеры и носилась там на сернокислых ветрах. Дюжины индивидуальных аспектов, тел занимались самыми разными делами: преподавали, любили и трахали других студенток по всему Мету. Всех их объединяло ощущение общности, единства, целостности, поскольку многочисленные аспекты и модификации БМП общались между собой мгновенно и совершенно легко. Все они были им. Ли как будто находилась в калейдоскопе. Нет, она как будто была калейдоскопом.
Тексток кончал в нее, и калейдоскоп поворачивался. Мир Ли — ее присутствие в его сознании — взрывался цветными осколками. Она расслаблялась и рассыпалась, растворялась в нем, а он, кончая следом, собирал ее заново и возвращал, единую и одинокую, в постель.
Это время Ли ценила больше всего, потому что он разговаривал с ней. Обо всем понемногу. О трудном детстве и его собственных детях, которыми он неумеренно гордился и которых, сам того не сознавая, баловал. О погоде, заказанной правительством на следующую неделю. О каком-нибудь шоу, которое он смотрел по мерси и в котором сам принимал виртуальное участие, скача верхом на лошади. В общем, о мелочах. И никогда о физике. О ней говорили на работе, в офисе, где Тексток держался с ней совершенно иначе: бесстрастно и даже неестественно. Тем не менее ей нравилось, что там, за сценой, он оделяет ее своим вниманием, что его имя стоит рядом с ее именем как автора работ. Ее запросы на получение грантов всегда получали одобрение и проходили. Возможно, иногда говорила себе Ли, они проходили бы и без его участия. Возможно, она была умна и даже гениальна сама по себе, в чем ее постоянно убеждали коллеги. Откровенно говоря, ей было все равно; главное, что она продолжала свою работу и имела весьма бурную, пусть и скрытую от всех, личную жизнь.