— Эй, ты, что обалдел? Обними меня как следует за талию и держись покрепче, иначе грохнешься и разобьешь еще второе колено! — кричит она ему через плечо.
Тим нерешительно повинуется. Я бегу рядом и поглядываю на него снизу вверх. Чего это он, интересно, все время улыбается, как даун? Радуется, что ли, что у него болит колено?
— Тебя мои волосы не щекочут? — спрашивает девчонка, когда порыв ветра опять взметнул и растрепал ее белокурую гриву.
— Нет, — отвечает Тим. — Следующая налево, пожалуйста, — прибавляет он.
Девчонка смеется:
— Какой ты вежливый! Как тебя звать?
— Тим. А тебя?
— Надин. А твою собаку?
— Освальд.
— Он у тебя молодец, ушами не хлопает, — хвалит меня Надин. — Если бы он не бросился мне прямо под колеса, ты бы до сих пор еще валялся на тротуаре. Можешь гордиться, что у тебя такой классный пес.
У меня от этих хвалебных гимнов просто дух захватило. А Тим?
— Угу… — бубнит этот трус!
Почему он не рассказывает Надин, что его гениального пса сегодня продают с молотка?
Через пару минут мы сворачиваем на нашу улицу.
— Вот здесь я живу, — говорит Тим.
— Ясно.
Надин тормозит перед дверью, спрыгивает с седла и помогает Тиму слезть с багажника.
— Ну что, сам сможешь дальше?
Тим кивает и опять почему-то краснеет, как рак.
— Спасибо… — бормочет он и смотрит при этом не на Надин, а на меня.
— Пожалуйста! — отвечает Надин. — Пока!
Она садится на велосипед и едет дальше. Тим смотрит ей вслед, кусая нижнюю губу и почесывая затылок. Он явно хочет что-то крикнуть ей вслед, и не решается. И я опять прихожу ему на помощь (уже второй раз за сегодняшний день!) громким лаем. Надин останавливается и смотрит назад.
— Что-нибудь еще?
— Да нет, — говорит Тим, но тут же прибавляет чуть дрогнувшим голосом: — Заезжай как-нибудь, когда будет время.
— Хорошо, — отвечает Надин улыбаясь. — Я прихвачу с собой иголку с ниткой и покажу тебе, как надо штопать дырки.
— О’кей!
Надин машет рукой и уезжает. Когда она поворачивает за угол, мой хозяин переводит дух. Потом ковыляет к двери и нажимает кнопу звонка. Ему открывает отец.
— Стоп! Освальд остается во дворе! — говорит он вместо приветствия, еще прежде чем Тим успевает показать ему свое разбитое колено. — Отныне он не должен переступать порог квартиры, понятно?
Понятно. Значит, уже продали.
— Девяносто девять, — сообщает отец. — Неплохая цена, правда?
Что? Меня сдали по цене распродажи?.. Ну, наглость! Да я стою не меньше тысячи!
— Ну как, Освальд? Нравится она тебе? — спрашивает меня отец Тима.
О ком это он? О моей новой хозяйке, что ли? Она что, уже здесь? Где? Я ее не вижу. Если эта дамочка где-то поблизости, значит, она невидимка. Какой кошмар! Меня продали волшебнице! Хотя лучше волшебница, чем близорукий мясник.
— Когда его забирают? — спрашивает Тим.
— Кого?
— Освальда, кого же еще? Ты же говоришь, что за него дали девяносто девять евро.
— Чушь собачья! — смеется отец. — Ты что, думаешь, я способен отдать такого бесподобного пса за какие-то девяносто девять евро?… Да никогда в жизни! Неужели ты не заметил в саду собачью будку? Это она стоила девяносто девять евро!
— Будка? — переспрашиваем мы с Тимом одновременно (я, конечно, мысленно).
Отец Тима садится на корточки и чешет мне подбородок.
— Освальд остается у нас, — объявляет он.
Юхху! От радости мой хвост вертится, как вентилятор.
— Мне как-то не понравился ни один из тех, что звонили по поводу нашего объявления. К тому же, мы только через три недели, после теста, точно узнаем, из-за Освальда мама чихает или нет. Так что пока он остается. Но в дом — ни ногой. Так мы договорились с мамой. Ну, что скажешь, Освальд?
— Гав! Гав! Гав!
Что я еще могу сказать?
ГЛАВА 10, в которой я становлюсь жертвой ограбления
Через две минуты я в первый раз влезаю в свою будку и осматриваюсь. Смотреть тут в общем-то не на что — две мои миски и корзинка. Ни света, ни ковра, ни телевизора, ни отопления… Если где-нибудь существует тюрьма для собак, то камеры там, наверное, выглядят поуютней, чем моя будка. А теснота! Если встать на задние лапы, наверняка набьешь себе шишку.
Ну ладно, зато это моя будка, она принадлежит только мне. Здесь я могу делать что хочу. Например, я могу… э… могу… Хм, что же я, собственно, могу здесь делать? Ах да — например, есть и спать. Или могу подвинуть миски туда, а корзинку сюда. Или наоборот. А потом я, например, могу опять есть и спать. Да, жизнь в моей будке обещает быть необыкновенно разнообразной…