Я изо всех сил зажимаю себе лапами уши, чтобы не слышать этот бред. Но мой хозяин и его новая подружка болтают так громко, что я все равно слышу каждое слово.
Надин предлагает покататься на роликовых коньках. Тим отказывается. Мол, у него еще болит колено. Вранье! Зачем он болтает всякую чушь? Он же вчера уже был на тренировке по футболу.
— Может, лучше поедем в Восточный парк? — говорит Тим. — Я могу опять сесть на твой багажник.
— Тебе что, так понравился держаться за меня? — хихикает Надин.
Спорим, что мой хозяин сейчас краснеет, как рак? Я ведь уже знаю Тима, как свои пять пальцев. Вернее гораздо лучше. Потому что у меня, собственно, нет никаких пальцев.
— Ладно, поехали в Восточный парк, — соглашается Надин.
Я пулей вылетаю из будки. Восточный парк — это здорово! Может я наконец опять встречу там Сенту. Четыре дня назад я видел ее в первый и пока что в последний раз. Вчера и позавчера мы с Леонардо, который теперь таскается за мной, как иголка за ниткой, прочесали парк вдоль и поперек, но прекрасную далматинку так и не обнаружили. Мы даже просидели целых два часа перед ее дверью, но так ничего и не дождались. Потом у меня болело не только сердце, но и заднее место. Что же с ней случилось? Это надо обязательно выяснить.
Тим устраивается на багажнике, и Надин трогается. Мы с Лео бежим по бокам, я слева, он справа. По дороге Надин спрашивает:
— А зачем тебе обязательно в парк?
— Из-за банды пакетоголовых. Слышала о них?
— Не-а.
Мой хозяин рассказывает ей, как те ограбили Юсуфа и Изабель. Потом он, кончено, проболтался и рассказал ей, что он член Клуба сыщиков и что они с друзьями решили покончить с пакетоголовыми.
— Надо же… — говорит Надин.
Чуть позже она задает Тиму довольно странный вопрос:
— Неужели этим твоим Юсуфу и Изабель не наплевать на то, что их ограбили?
— Чего?..
— У них же богатые родители.
— С чего ты взяла?
— Ты же сам мне в прошлый раз о них рассказывал. Чего они так переживают из-за какого-то там «ограбления»? Что, им так мало дают денег, что они никак не могут забыть несчастных пару евро?
— Ты что, не понимаешь?.. — сердится Тим. — Дело совсем не в этом!
— А в чем?
Послушай, ты что, считаешь это нормальным, что кто-то отбирает у кого-то деньги только потому, что у того их достаточно?..
— Это как посмотреть…
— Что ты хочешь сказать?
Надин морщит лоб.
— Так что ты хотела этим сказать? — повторяет Тим свой вопрос.
Но Надин не хочет продолжать разговор. Она спрашивает, раскрыли ли сыщики уже хоть одно дело. Мой хозяин рассказывает ей о расследовании дела о краже картин. Тогда полиция даже благодарила меня и моих коллег. По лицу Надин видно, что на нее это произвело впечатление.
Вскоре мы приезжаем в Восточный парк. Я, конечно, первым делом ищу Сенту и — нахожу Марушу с Дэнисом. Они сидят на той самой скамейке, под которой в воскресенье лежали три полиэтиленовых пакета, которые я бы бдительно охранял, если бы моя тоска по Сенте не оказалась такой сильной, что я оставил свой пост. Уф, ну и предложение — длинное, как питон. Обещаю впредь выражаться лаконичнее.
Тим знакомит Марушу и Дэниса с Надин и Леонардо. Когда все наконец перездоровались, Маруша с Надин надевают свои роликовые коньки: рядом с парком есть несколько тихих улочек, где удобно гонять на коньках.
— А у тебя что, нет коньков, Дэнис? — спрашивает Тим опускаясь на скамейку рядом с марушиным другом.
— «Коньки»! — презрительно фыркает тот и откидывает свою гриву назад. — Спорт — это тупо.
Как только девчонки уезжают, Дэнис извлекает из кармана комикс и зарывается в него своей бледной, как смерть, физиономией. Мы с Леонардо отправляемся на поиски Сенты. Мы дважды прочесываем парк — березультатно. И, как это часто бывает с поэтами, отчаяние рождает во мне новое поэтическое творение:
Ну, может, не сразу, может, поживу еще чуток. При условии усиленного питания.
Мы возвращаемся к скамейке. Дэнис все еще читает, а Тим таращится в небо и изнывает от скуки.
— Довольно дурацкая история — с юсуфовским отцом, верно? — пытается он завязать разговор. — Я бы тоже, наверное, ходил как пришибленный, если бы мои родители вздумали развести.
Дэнис опускает комикс.
— Почему? Наоборот, радоваться надо, что избавился от предка. Я так, например, радовался, когда мой папаша свалил.