Чтобы я да куда поперся с собственной бабкой! Я и так уже последним из ребят оторвал себе Moncler. Болтался я раз по центру с бабулей, болтался, ну и зашли мы в одну забегаловку ударить по гамбургеру. Только вот у нее с хавалкой неудобняк: вместо зубьев дёсны как сопли свисают — беэ-э.
Короче, в прошлую пятницу, пока она там несла всякую гиль, стоя на коленях у дедовой могилы, мне вдруг вступило.
Взял я с соседней могилки железную лампадину, да и приложил бабушке по кумполу.
Думаете, бабуля хвостом щелкнула? Как же, щас!
Кто недопонял — поясняю: стоит ей унюхать запашок червей, учуять, что тянет родной гнилятинкой, как она тут же силенки набирает. Это у нее дома силов никаких нету, всех замотает вконец.
И молится, и молится. Что в лоб ей, что по лбу.
Понты давит, прямо как на своем поле.
Христопляска
Иногда мы ходим проведать одного старикана.
Мы — команда парней. Марко, 17 лет, Рак, не обневестился. Энрико, 17 лет, Близнец, не обневестился. Сальваторе, 16 лет, Телец, не обневестился.
Старцы сидят, лупятся в телик и говорят, что смотрят радиво. Потому что они старцы. Им уже телик радио не слаще. Включают что попало, лукают или слухают — все одно. Потому что они внутри своих мыслей. Вроде бы они здесь, а думают о своем, типа отключаются до того, как откинуть концы. Кто как может. Без байды.
Знал я такого. Он вечно спрашивал: ты кто, мол, моя мать, дочь моя, мой отец. Ну, то есть полный неврубон. Где там мужики, где бабы, ему пополам. Тюбик с пастой открыть не мог, все кремом для бритья зубья вымазать норовил. Марко ему: ты чо, ваще што ли, это ж крем для бритья. Тут все как прыснут. Еще бы, поди плохо, когда тебе 17, и ты еще не пескоструйщик, и охота кучу всего переделать, и все так ясно и просто.
Не то что старикану там. Охота-то ему охота, а соображалки уже нетути.
Взять хотя бы нашу команду волонтеров. Отправили нас тут к одному. Он все на раковину забирался и сверху, стало быть, отливал. А ведь был когда-то биг боссом. Теперь вот отливает в раковину.
С утра до вечера снует по дому — сладости ищет. И все капает на мозги про шамовку, хоть сам только что из-за стола после полдника. Карманы набиты сластями, заедками и, главное, сахаром. Как сахар увидит, аж заходится весь.
Синьор Микеле, говорю, а ну, как все будут так себя вести — клянчить пончики, варенку, кексы, колечки. Это же дурдом какой-то.
Синьор Микеле и не думает меня слушать. Все бубнит, что пора бы перехватить чего-нибудь сладенького.
Ну, синьор Микеле, отвечаю, пирожные кончились. А в доме сладкого битком. На следующий день все по-новой. Такой вот кулек.
Раз с Энрико и Марко завернули мы к другому дедуле. Тот всю жизнь горбатился на фирме, где горбатился отец и горбатится сын. Сорок лет отпахал и все долдонит про то, как на той же фирме шуршал его папоротник, шуршит сынок и отшуршал он сам. Вот так шуршат они, шуршат, и один за другим стареют и все долдонят про фирму. Дедок долдонит про фирму до начала программы с Рисполи и после конца программы с Рисполи. И видно, что долдонит со смаком.
Сидит в кресле и долдонит.
Я спросил, он типа только про фирму гнать может или, может, еще про что, а то про фирму-то уже запарило вконец.
Не отвечает. В телик уперся и снова о своем. А днем, бывало, умолкнет, и такая тишина в доме, странно даже. Сожмет палку и молча таращится перед собой.
У всех старцев включен телик.
В их голове все давно уже перемешалось с теликом. В прошлом году один такой врубал телик с восьми утра, чтобы засмотреть новости. А перепутает канал — любая программа за новости сойдет. Приходит и рассказывает, что сегодня американская машина врезалась в стену. Главная новость дня. Мол, в новостях сказали, что немецкая, нет, английская, нет, американская машина взяла и врезалась в стену какого-то там американского городишка.
Другой такой говорил с Альбой Парьетти. Все в спальню ее зазывал покувыркаться. Да еще делал ей особые знаки, чтобы не дай бог на месте Парьетти не оказался Леви. Кувыркаться с Арриго Леви было ему в облом. Он даже видеть его на экране не мог. Он хотел одну Альбу Парьетти, целую программу про Альбу Парьетти, чтобы все время говорить с ней, чтобы говорить ей похабные и нежные слова. Бывало, ящик уже выключен, а он все говорит, говорит. Он видел ее и на потухшем экране. У него мозги раскумаривались от Альбы Парьетти.
Этот перечник был уверен, что мадонна — это Мадонна. Когда показывали клип «Like a Prayer», он говорил, что по ящику христопляску показывают, потому что путал Мадонну с Христом.
Руанда
Прикупил я, значит, новый ящик. 24-дюймовый, водонепроницаемый. Теперь могу Руанду хоть на дне бассейна отсматривать. В полной прикидке: маске там и всех делах. Главное, батареи не садятся. Могу вынырнуть, хлебнуть оранжа San Pellegrino и снова на глубину — отсматривать Руанду.
А еще я могу отсматривать Руанду, пока колесую в Милан на своем Cherokee Limited TD 4x4. У меня телега со стиралкой, магнитолой и теликом. Паркуюсь, а сам поглядываю на любых мертвяков, каких хочу.
Руанда — это реальная такая речка из частей тела, нарубленных топором. По TG4 их прилично так видно с вертолета: масса обрубков плывет сплошняком по течению.
Руки, ноги, туловища, вагины тыкаются в спины, головы, ступни, камни и консервные банки. Иногда они налезают друг на друга, но их тут же сносит течением.
Как в калейдоскопе складываются коричневые и черные фигуры. Репортер тарахтит про всю эту заморочку.
По ходу передачи про Руанду стараюсь разобрать, чего там в кадре. Ну, где там люди или хотя бы то, что от них осталось сейчас в кадре.
Еду в горы — мой наручный телик с автонастройкой при мне. Остановишься, глянешь кругом, потрескаешь чего не то — и Руанду смотреть.
Правда, из-за помех на Руанду всю дорогу налезает Video-Music. И тогда внахлестку видно певичек sexy, детские головки, кока-колу, рекламу выборов, репортера, расстрел или там разрубку — короче, где встанешь, то и увидишь.
В какие-то кадры въезжаешь особо. Помню того чела, что палил наобум. Прямо как в Америке, когда такой вот мэнок заходит в «Бурги» и давай бабахать напропалую. Но это так, бывает, остальной пипл живет нормально, вроде нас с вами. А бывает, из-за жары. Или если совсем замонался. Не то что эта месиловка, что заварилась сейчас в Руанде.
А недавно поставил в бундесрате ящик с двух-скоростным видяшником. Теперь вот можно и подристать, глядючи на беженцев из Руанды. Валят всем скопом: дети, старухи, зверьё. Толкаются, падают, вопят, мечутся, чтобы не задавить друг дружку. Пылищи — туча, потому как засуха. Камера оператора нарезает кадры вразнобой. Потом кадры накладываются, а в этот мом
Музон
Когда отрезанная голова Микелы скатилась мне в руки, чего-то там шмякнуло, и заглох музон.
Max Emotion, как всегда, угарно зачесывали «Life is Life».
Вот какую я думал думу, когда стальной лист отчикал мне левую клешню.
Я взял их сорокопятку пару месяцев назад, но так и не заслушал, потому что взял еще кассету Mixage с концертной записью «Life is Life», ну это просто алё!
Там еще были «You Are My Heart You Are My Soul» Modern Talking и «I Like Chopin» Gazebo.