– Ничего-ничего. Ты, главное, не беспокойся.
– Позволите, Анна, вопрос? – осведомился Клим Пантелеевич. – Может, вы что-нибудь запомнили? Запах одеколона нападавшего? Или слышали его голос?
– Ничего такого не могу сказать. Я шла, и все было спокойно. Помню, оглянулась саженей за сто до дома – никого не было. Но через несколько шагов позади меня заскрипел снег. Я припустила быстрей – и он тоже. А потом пахнуло в лицо чем-то сладким. И я будто поплыла куда-то на лодке и заснула. Об этом я уже рассказывала господину полицейскому. Он приходил недавно. – Она перевела дух и добавила горько: – Говорят, мне лицо изуродовали. Я чувствую, что оно болит, а в зеркало поглядеть не могу. Даже не представляю, какая я теперь страшная.
– Все образуется, Аня. Заживет личико. А я буду тебя навещать. Я помогу. Для тебя и для мамы наймем сиделку…
– Мамы больше нет. Она вчера, как только узнала про меня, сразу отравилась уксусной кислотой. Ее сегодня схоронили. Ко мне наш дворник приходил, Шлыков Архип Никанорович. И я жить не хочу. Вот отправят домой – уйду к маме.
– Господи, девочка моя, да что же ты говоришь? Да как можно?
Клим Пантелеевич нежно обнял жену, шепнул ей что-то на ухо и покинул комнату. Первый раз за много лет статский советник пожалел, что бросил курить.
Вероника Альбертовна присела на край кровати и, утирая слезы, кружевным, надушенным платочком гладила Анину руку и боялась разрыдаться. Совсем не хотелось говорить. Любые утешения казались неуместными, ненастоящими, сказанными лишь для вида. Не было на свете слов, которые смогли бы унять черное, как болотный омут, горе. «Но почему же, Господи, ты обрушил на это юное создание свой вселенский гнев? В чем провинилось это дитя?» – спрашивала себя Вероника Альбертовна и не могла найти ответа. Она пробыла в палате еще какое-то время, но, будучи не в силах наблюдать трагедию, вскоре попрощалась и вышла.
Первым в экипаже заговорил Клим Пантелеевич:
– Как думаешь, милая, а не пошить ли мне фрачную пару?
– Еще одну? – Она пожала плечами. – Как хочешь.
– На этот раз, пожалуй, я закажу ее в ателье «Мадам Дюклэ».
Вероника Альбертовна воззрилась на мужа и неуверенно спросила:
– Ты собираешься взяться за это дело?
– Попробую.
– А как же твоя работа в МИДе? Она не пострадает?
– Думаю, нет.
– Но ты же видел, что стало с Аней. Преступник не остановится ни перед чем. Он очень опасен.
– Не волнуйся, дорогая. У него хватило смелости напасть на слабую девушку сзади, да еще и с хлороформом. Анна сказала, что почувствовала непонятный сладкий привкус и потеряла сознание – это верный признак применения усыпляющего вещества. Он и зверствовал, понимая, что жертва отключилась и не закричит от боли.
– Ты считаешь, что злодеем является кто-то из работников ателье?
– Пока трудно сказать, но с чего-то начинать надо. – Клим Пантелеевич вынул из кармана коробочку леденцов с надписью «Георг Ландрин». – Скажи мне, Вероника, хозяйка ателье знает, что ты замужем?
– Да.
– А что ты рассказывала ей обо мне?
– Говорила, что ты работаешь в МИДе.
– И все?
– Да.
– А про мои бывшие расследования ей что-нибудь известно?
– Нет.
– Фотографию мою, надеюсь, ты ей не показывала?
– Нет, а зачем?
– То есть меня в качестве твоего мужа она никогда не встречала?
– Нет. А почему ты меня обо всем этом спрашиваешь?
На вопрос жены Ардашев не ответил. Он открыл жестяную коробочку, выбрал красную конфетку и, положив ее в рот, заметил с сожалением:
– Жаль только, что приемщица сегодня видела нас вместе. И будет глупо после этого притворяться, что мы не знаем друг друга. – Помолчав немного, он добавил: – Но это неплохо. Пусть думает, что мы любовники.
– Любовники? – удивленно вскинула брови супруга.
– Не волнуйся, все будет хорошо, – улыбнулся Клим Пантелеевич.
– Как можно допустить, чтобы обо мне складывалось такое мнение? – обиженно возмутилась Вероника Альбертовна.
– Ради торжества справедливости и поимки преступника тебе придется временно пожертвовать частью своей безукоризненной репутации. К тому же, – он хитро улыбнулся, – ты можешь вполне обоснованно ссылаться на частые отлучки мужа, на его заграничные командировки, на недостаток внимания и прочее. В общем, жалуйся на все, чем обычно оправдывают женскую измену во французских романах.
– Измену? О чем ты, Клим? – изумленно раскрыв глаза, вопросила благоверная. – Надеюсь, ты не предлагаешь мне совершить этот грех?
– Успокойся, дорогая. Нет, конечно же, нет. Я не настолько люблю людей, чтобы ради их безопасности жертвовать семейным благополучием. – Он повертел в руках коробочку монпансье и сказал: – Но зато потом, когда я изловлю преступника и всем откроется наш маленький секрет, представляешь, какой это произведет фурор! Госпожа Ардашева находилась в любовной связи с… собственным мужем! Вот будет сенсация!