Ладно, проблемы надо решать по мере их поступления. И я уже нацелился спереть набедренную повязку со статуи бога, как вдруг где-то на входе раздалось громкое немелодичное пение. Мотивчик напоминал «Любовь нельзя купить» небезызвестных «Битлз», но исполнялся настолько фальшиво, что это скорее напоминало, как выражался наш физрук, правда, по другому поводу: «Хор голодных из оперы «Дай пожрать».
Я заметался по залу, как вспугнутая мышь, стараясь найти хоть какое-то укрытие, пение приближалось, и в этот момент я разглядел среди резьбы небольшую дверцу. Помянув Иисуса Христа, Иегову, Аллаха, Будду и японскую богиню Аматэрасу*, я попытался открыть дверцу, и она бесшумно подалась. За дверцей была крохотная абсолютно пустая комнатка, скорее ниша, на полу которой валялись какие-то тряпки. Я кое-как втиснулся в эту комнатку и закрыл за собой дверцу.
И вовремя. В зале показалась весьма торжественная процессия в очень интересном составе. Возглавлял её высокий мужчина с длинными седыми волосами, облачённый в одеяние глубокого пурпурного цвета, украшенное широким блестящим воротником-ожерельем, буквально утыканным драгоценными камнями. А на голову странного мужчины был водружён головной убор из перьев, пышным султаном спускающийся вниз. Увидев это великолепие, урыдался бы от зависти любой порядочный вождь краснокожих. Лицо мужчины было бы довольно красивым, если бы не жёстко проступающие носогубные складки и властный презрительный взгляд. Здешний правитель? Что-то он мне уже заранее не нравится.
Следом за «правителем» двое мужчин помоложе вели прекрасного обнажённого юношу с длинными волосами, распущенными по плечам. Всё тело юноши было расписано какими-то рисунками, а может, и здешними молитвами – я же не знаю… На красивом лице парня блуждала счастливая улыбка, спутники же его были абсолютно спокойны. Кстати, их одежды по фасончику напоминали одежду странного «правителя», только вот цвет был побледнее, золота поменьше, да султаны не такие пышные. Далее следовали ещё человек пять-шесть, державшие в руках ветви растения, сильно смахивающего на пальму, и золотые чаши, в которых что-то нехорошо булькало и дымилось. Их одежды были того же оттенка, только ещё светлее, золота и украшений же не было вовсе, как и головных уборов из перьев. Наоборот, головы мужчин были гладко выбриты и словно маслом натерты – так хорошо отражался от них свет храмовых светильников. И, наконец, замыкали процессию совсем молодые парни, почти подростки, одетые лишь в сандалии и набедренные повязки. Именно они и издавали этот немелодичный шум, подыгрывая по мере сил себе на чём-то, сильно напоминавшем чукотские гуделки** и древнегреческие лиры. Но самое главное, что, прислушиваясь, я начал понимать смысл их пения… да, сначала это была совершенно чужая речь, но чем больше я вслушивался, тем более понятной она мне казалась. Песенка явно не тянула на хит сезона и в приблизительном переводе звучала так:
О Аллир, Аллир благословенный, летающий между звёздами!
К тебе пришли мы, возрадовавшись душою, умилившись сердцем!
Прими же в дар этого дивного юношу, твоего будущего Супруга,
Ибо нет среди нас жемчужины прекраснее!
Да благословит вас сестра твоя, Тальяна,
Чья краса затмевает небо и ввергает в пучину безумия смертных!
И пусть сердце твоё возрадуется, как радуются сердца наши!
И милость твоя да пребудет с нами!
И со всем великим Казашшаном!
Всё остальное было примерно в том же духе, но я обратился в слух. Тааак… Значит, этот парнишка, напоминающий наркомана под кайфом – будущий супруг Бога? И для чего, интересно, его сюда привели? Свадьбу играть? Ну-ну, посмотрим, какова будет свадебка. Только вот подозрения у меня закрадываются самые нехорошие.
Между тем вся процессия оказалась примерно в том месте храма, где недавно лежал я. Полуголые парнишки быстренько бросили петь и притащили откуда-то резной позолоченный стол, на который и положили несопротивляющегося красавчика. Тот, кого я посчитал за правителя, начал громко молиться богу Аллиру, а двое его приближённых, которые вели парня, достали из складок своих одежд ярко переливающиеся гладкие шары размером с голову новорожденного младенца. Один из двоих встал в ногах, другой – в головах продолжавшей обморочно улыбаться жертвы – я всё меньше сомневался в том, что это было жертвоприношение – и оба подняли шары вверх на вытянутых руках. Полуголые парнишки рухнули на колени, обхватив головы руками. Те, кто нёс ветви и курильницы, подняли их повыше и закрыли глаза, а главный быстренько прочёл ещё одну молитву, после чего между двумя шарами образовалось что-то вроде нити из белого яркого пламени. Нить стала наливаться багровым, затем изогнулась и словно рухнула на тело неподвижно лежащего парня. Тот радостно воскликнул: