— Какую?
— Которой ты меня подсунул.
— Я не догоняю, Дик. Извини, но мне правда не…
— Подожди, Хью, подожди! Скажи, вчера мы были с тобой в «Джастине»?
— Чего? — промычал Хьюго. — Парень, ты, кажется, забыл, что я сейчас не в Йорке?
— А?.. А где же ты?
— В Аргентине, балбес! И я ужасно хочу спать. У меня ночь.
Хьюго отключился. Дик ещё пару минут держал мобильник возле уха, слушая тишину.
«Точно, точно. Вспоминаю. Ещё неделю назад был разговор… Аргентина, да… Хью должен был уехать… Когда? Кажется, дней пять назад… Сегодня у нас что?»
Он посмотрел на число: шестое июня.
«Так, шестое… Шестое… А вчера было?.. Ну так пятое же, идиот!.. Хью уехал… какого?.. Не помню. Тогда с кем же я был вчера в „Джастине“?! Что за..!»
— Тук-тук, — услышал он её голос за дверью. — Где же мой комарик?
Он быстро натянул джинсы, набросил рубаху. Застёгивая пуговицы, отозвался:
— Комарик затачивает своё жальце, чтобы поглубже вонзить его в свою… в свою… («как же её назвать, чёрт…»).
— Комарик не сточит своё жальце насовсем? Очень уж долго. Мама голодна.
Кто голодна?.. Мама?!
Шизофреничка!
— Иди в кроватку, милая, — сказал он, заправляя рубаху в джинсы, надевая часы, засовывая ноги в туфли. — Твой комарик прилетит следом.
Он прислушался, дождался её удаляющихся шагов, проводил их до спальни. Потом тихонько повернул защёлку и вышел из ванной. На цыпочках вернулся в гостиную и подошел к входной двери.
Ключа в замке не было. Его там и быть не могло, потому что…
— Ми-и-илый! — послышалось из спальни.
Услышала, чёрт! Если она сейчас явится сюда? Чем он будет её бить? Кулаком как-то не хочется… И просто неприятно будет ударить девушку рукой, хоть она и психопатка и лишний раз касаться её почему-то не хотелось.
Он обежал глазами полутёмную комнату. Нет, ничего подходящего нет. Придется бить кулаком.
Ещё раз глянул на дверь, в которой не было замка. Дверь ли это вообще или бутафория? Нет, это совершенно реальная дверь. Если не учитывать отсутствия ручки и замка.
И тут он увидел, что в почтовом ящике что-то лежит. Белое. Конверт. Нет, открытка. Значит, это всё-таки дверь. По крайней мере, с той стороны есть прорезь для почты. И к этой двери с утра уже приходил почтальон.
Он откинул крышку ящика, достал послание.
Да, открытка. На рисунке два то ли серебряных то ли платиновых колечка, соединенные ленточкой с надписью «Вместе до конца». Тончайшая паутинка серебристого узора. На обратной стороне, вверху, отпечатанный типографским способом текст: «Супруги Харрисон поздравляют Вас», и дальше, уже от руки: «с днём Вашего бракосочетания, дорогая Джейн! С пожеланиями полного единения! Надеемся, вы сделали хороший выбор. Хлоя и Томас Харрисоны».
«Ты сумасшедший, парень, — сказал он себе. — Реально, ты сумасшедший, чувак. Ты женился на какой-то чокнутой девке, женился в пьяном угаре или обдолбаный напрочь… Ну и что, что не употребляешь. Пробовал же однажды. По пьяни мог и повторить… Нет, но каковы эти супруги, а! Могли бы поздравить и меня. Дорогие Джейн и Дик… Ты сделала хороший выбор… А может быть, это я его сделал… Бред. Бред! Это всё невозможно. Неправда».
— Что там, дорогой?
Он не слышал, как она подошла.
Она так и ходит голая. Встала в двух шагах от него, смотрит прямо в глаза. Никакого выражения. Кроме жадности. Дремучей какой-то, животной жадности. Похотлива как… как сто кошек.
— Вот, — он протянул ей кусочек картона. — Открытка.
Она взяла, пробежала глазами, небрежно улыбнулась, отбросила.
— А ты почему одет, милый?
— Я?.. Думал сходить в магазин… Пивка… Ты пьёшь пиво, Джейн?
— Я бы выпила тебя.
— Конечно, — попытался он улыбнуться. — Я тоже откусил бы от тебя кусочек, но…
— Я хочу тебя, Дик!
Она подошла к нему вплотную, упёрлась грудью в его грудь; взгляд её глаз отразился от его темени изнутри черепной коробки.
Запах… Он не почувствовал его раньше. Впрочем, неудивительно: она же так и не подмылась… Хотя, нет, это не тот запах, не аммиачный запах спермы в смеси с её выделениями. Этот запах идёт от всего её тела — странный, почти неуловимый, тягучий, острый, пьянящий, дикий, лишающий рассуд…
Он ворвался в неё с такой необузданной силой, что её затылок ударился о дверь, головой к которой она лежала. Её ноги тут же сомкнулись над его поясницей, прижимая; руки сцепились на его затылке, а вагина с такой страстью обхватила Дика-маленького, что Дик-большой зарычал, яростно забился и, дёрнувшись раза три — четыре, вскрикнул, замычал, уткнулся в шею Джейн и замер, истекая. А она, дрожа мелкой дрожью, всхлипывала и хрипло постанывала, впитывая и впитывая в себя его страсть, будто и вправду выпивая. И когда он вышел из неё, обессиленно повалившись рядом, из неё ещё минуту или две наплывами истекала мутно-белёсая жидкость, с которой смешалось его семя.