– Во сколько это было, вы заметили?
– Я посмотрела на часы, когда вставала с кровати. У меня на столике электронный будильник. Было двенадцать тридцать пять.
– Вы точно уверены?
– Да, – ответила она. – Абсолютно.
– Вы не помните еще какие-нибудь детали касательно машины, любые? – спросил Расбах. – Она была двухдверная? Или четырех?
– К сожалению, нет, – ответила Пола. – Не заметила. Но она была маленькая.
– Мне бы хотелось взглянуть на окно в ванной, если вы не возражаете, – сказал Расбах.
– Конечно.
Она проводила их наверх в ванную в глубине дома. Расбах выглянул из открытого окна. Обзор действительно хороший: ему был виден весь проулок. Слева гараж Конти, огороженный желтой полицейской лентой, – ворота гаража были до сих пор открыты. Как жаль, что Пола не поднялась в ванную всего на несколько минут раньше. Тогда она увидела бы, как автомобиль с выключенными фарами выезжает из гаража Конти, если он действительно появился оттуда. Если бы только у него был свидетель, который мог подтвердить, что какая-то машина стояла в гараже Конти или выезжала из гаража в 00:35! Но этот автомобиль мог ехать откуда угодно.
Расбах поблагодарил Полу и ее мужа, дал им свою визитку, и они с Дженнингсом вместе вышли на улицу. Они остановились на тротуаре перед домом. Небо начинало светлеть.
– Ну, что думаешь? – спросил Дженнингс.
– Интересно, – ответил Расбах. – Время. И тот факт, что фары не были включены.
Второй детектив кивнул. Марко проверил ребенка в полпервого. А в 00:35 со стороны гаража Конти ехала машина с выключенными фарами. Возможный сообщник.
Родители только что стали главными подозреваемыми.
– Отправь полицейских допросить всех, у кого гаражи выходят в проулок. Я хочу знать, кто ехал на машине в двенадцать тридцать пять ночи, – сказал Расбах. – И пусть полиция снова пройдется по обеим улицам и попробует выяснить, не смотрел ли кто из окна на проулок в это же самое время и не видел ли он чего.
Дженнингс кивнул.
– Хорошо.
Энн крепко сжимает руку Марко. Перед встречей с представителями СМИ она едва не задыхается. Ей даже пришлось сесть и опустить голову между колен. С десяток репортеров и фотографов ждут на улице. Энн любит приватность, вот так выставлять свою жизнь на всеобщее обозрение для нее невыносимо. Она никогда не искала внимания. Но Энн с Марко нужно заинтересовать СМИ. Им нужно, чтобы лицо Коры было повсюду в газетах, новостях, Интернете. Нельзя взять и вынести ребенка из чужого дома посреди ночи так, чтобы никто ничего не заметил. У них оживленный район. Наверняка кто-нибудь захочет поделиться информацией. Энн с Марко должны через это пройти, хоть и понимают, что станут мишенью для травли в желтой прессе, едва правда выйдет наружу. Они родители, которые бросили ребенка, оставили младенца одного. И теперь их дочь похищена. Взгляды будут прикованы к ним.
Они заранее заготовили объявление – сочинили за кофейным столиком с помощью детектива Расбаха. В объявлении не упоминается тот факт, что ребенок находился в доме один во время похищения, но Энн не сомневается, что рано или поздно об этом все узнают. У нее предчувствие, что как только СМИ вторгнутся в ее жизнь, от них невозможно будет избавиться. Права на личную жизнь у них больше не будет. Они с Марко станут притчей во языцех, их лица будут смотреть с обложек журналов в супермаркетах. Ей страшно и стыдно.
Энн и Марко вышли на крыльцо. Детектив Расбах – рядом с Энн, детектив Дженнингс – возле Марко. Энн опиралась на руку мужа, как будто в любой момент могла упасть. Они договорились, что читать объявление будет Марко: она была бы не в силах. Она выглядела так, словно ее свалит с ног малейшее дуновение. Марко смотрел в толпу репортеров, потом весь как будто сжался и опустил глаза на лист бумаги, заметно дрожащий в его руках. Вокруг то и дело вспыхивали камеры.
Энн подняла глаза, оглушенная. Улица была полна репортеров, телекамер, фургонов, техников, проводов и оборудования, людей с микрофонами в руках и густым слоем косметики на лицах. Она видела такие сцены по телевизору. Но теперь на экране появится она сама. Кажется, что все это нереально, как будто происходит не с ней, а с кем-то другим. Она чувствует странную оторванность от собственного тела, словно одновременно стоит на крыльце перед толпой и наблюдает за собой сверху и немножко слева.
Марко поднял руку, показывая, что собирается говорить. Шум внезапно стих.
– Я бы хотел сделать заявление, – еле слышно произнес Марко.
– Громче! – крикнул кто-то с тротуара.
– Я хочу сделать заявление, – повторил Марко громче и отчетливее. Потом он начал читать, и его голос окреп: