— Пайт? Как поживаешь? Когда ты вернешься к Анджеле?
— Какое возвращение? Без меня она обрела себя.
— Только не по ночам.
— А как проводишь ночи ты?
— По-прежнему. С вечеринками покончено. Все помешались на разговорах про детей.
— Ты бы не… Может, увидимся? Просто попьем днем чаю…
— Лучше не надо, дорогой. Я серьезно. У тебя и так хватает женщин для переживаний.
— У меня вообще нет женщины.
— Наверное, так тебе лучше?
— Во всяком случае, не так плохо, как я думал. Но я о нас с тобой. Между прочим, я был в тебя влюблен, прежде чем на нас рухнула крыша.
— Да, ты был хорош. Такой живчик! Но, боюсь, ты меня идеализировал. Для тебя я слишком ленива в постели. И вообще — это так трогательно! — я вдруг стала нужна Роджеру.
— То есть как?
— А ты никому не скажешь? Все считают, что вокруг тебя водят хоровод девки.
— Все ошибаются. У меня пристрастие к замужним. Они напоминают мне мамочку.
— Нахал! Я тебе про Роджера, а ты… Роджер потерял уйму денег — все эти его друзья-инвесторы в Бостоне — и прибежал ко мне в слезах. Как мне это понравилось!
— Значит, из-за его банкротства я больше не могу с тобой спать?
— Какое банкротство? Я же говорю, ты все идеализируешь. Просто он перепугался, так струхнул — нет, я должна кому-то об этом рассказать, меня так и распирает! — что согласился усыновить ребенка. Мы уже побывали в одном агентстве, ответили на кучу оскорбительных вопросов о своей частной жизни. Странно, но белые дети — дефицит, зато черных хоть отбавляй.
— Вот чего ты хотела? Приемного ребенка?
— Да, столько лет! Как узнала, что сама не смогу родить, так и захотела. В бесплодии, между прочим, виновата я сама, а не Роджер. Все показывали пальцами на Роджера, а на самом деле… Ах, Пайт, прости, тебе ведь и без меня тошно!
— Нет, почему же? — Он вспоминал, как они блаженствовали вдвоем под крики детей, играющих в снежки, ранним вечером, в запахе лаванды. Она всплакнула, и ее голос стал влажным и безвольным, как ее тело в постели.
— Как это печально! Я тебя нужна, но вынуждена тебе отказать. А ведь раньше, когда я сама в тебе нуждалась, ты в конце концов явился на зов.
— В конце концов. Усыновление — это здорово, Би! А Роджера отправь в богадельню.
Смех сквозь слезы.
— Как же я могу, когда он, наконец, дает мне то, о чем я столько времени его умоляла! Самое забавное, это ты помог. Ваш с Анджелой разрыв очень напугал Роджера, вот он и посерьезнел.
— Он всегда был серьезным. А теперь еще и пуглив.
— Лучше признайся, Пайт, ты ведь никогда ко мне серьезно не относился? Я так боялась, что ты позвонишь! Я думала, что это произойдет раньше.
— Да, надо было позвонить раньше, — согласился он и зачастил, чтобы ее приободрить: — Нет, все это было, конечно, нереально. Целую!
— Целую, — выдохнула Би в ответ. — Много-много-много раз.
В воскресенье, съездив с дочерьми в бостонский Музей науки и вернув их домой, Пайт загрустил при виде пустой баскетбольной площадки. Именно в это время года молодые женатые мужчины Тарбокса отнимали здесь друг у дружки мяч. Но Уитмены уехали, Солцы тоже, Константин летает в Лиму и Рио, Торн и Литтл-Смит всегда считали баскетбол плебейской игрой. Из трещин в асфальте поползли сорняки, кольцо без сетки висело криво — надо бы закрепить его шурупами подлиннее… Анджела ждала их во дворе: она подбирала с лужайки нападавшие за зиму ветки и засевала голые куски земли. Проследив его взгляд, она сказала:
— Лучше сними кольцо. Или желаешь пригласить друзей сыграть? Я не возражаю.
— Как выяснилось, у меня нет друзей. Все это были твои друзья. В любом случае, получилось бы искусственно и натянуто, тебе не кажется?
— Наверное.
— Может быть, Рут захочется побросать мяч в кольцо?
— Сейчас у нее более женственные интересы. Возможно, потом, когда у них в школе появятся спортивные команды. А пока голое кольцо навевает тоску, как петля на эшафоте.
— Какая ты тонкая натура!
— Как прошла поездка? Искусственно и натянуто?
— Нет, было весело. Нэнси заплакала в планетарии, когда вокруг нас завертелись звезды, зато ей почему-то понравилась «Прозрачная Женщина».
— Наверное, она напомнила ей меня, — сказала Анджела.
Пайт заподозрил, что этот приступ самокритики — прелюдия к тому, чтобы пригласить его в дом. В глубине души ему этого не хотелось. Он чувствовал, что худшие ночи одиночества уже прожиты. Одиночество чем-то его обогащало хотя бы способностью удивляться, с которой он расстался вместе с детством. Даже визиты к Анджеле, при всей их неуклюжести, обдавали приятной свежестью. Она, со своими мягкими жестами и непонятными приступами отчужденности, выглядела робким существом, созданным из его чресл и делающим первые самостоятельные шажки.
— Как ты поживаешь? — спросил он ее.
— Дел по горло. Пришлось заново знакомиться с родителями. Мать сказала, что я десять лет задирала перед ними нос. Мне так не казалось, но не исключаю, что она права.
— А девочки? Меньше по мне скучают?
— Поменьше. Вот только беда, когда что-то ломается, и я не могу устранить поломку. Рут на днях мне нагрубила: сказала, что я сглупила, лишив их папы. Не надо было пихаться в постели… Наверное, кто-то, Джонатан или Фрэнки, нашептал ей в школе, что со мной плохо спать, вот она и решила, что я оставляла тебе мало места… Ну и дискуссия у нас вышла! Две женщины сели посплетничать…
— Бедная святая! Две бедные святые.
— А ты лучше выглядишь.
— Привыкаю. Никто не обращает на меня внимания, и это хорошо, потом что не приходится притворяться. Если я с кем и беседую, то только с Адамсом и Комо. Мы сколачиваем шкафы для новой пары, поселившейся у дороги в Лейстаун.
— Я думала, ты злодействуешь на Индейском холме.
— Там справляются Галлахер и Яжински. Пользуются готовыми проектами, совсем не учитывая кривизну склона…
— Представляю, какие выскочки там поселятся!
— Зато Мэтт развернулся во всю ширь.
— Терри скучает.
— Она обречена на скуку. А ты? Скучаешь или счастлива? Наверное, устала отвергать предложения знакомых джентльменов?
— Некоторые закидывают удочку, но ничего серьезного. Женщина, разошедшаяся с мужем, — рыбка особой породы. Им страшновато.
— Ты считаешь, что мы разошлись?
Вместо ответа она посмотрела через его плечо, туда, где цвели на опушке колокольчики, где он похоронил хомячка Рут и где сейчас их девчонки, радуясь, что, наконец, выбрались из скрипучего, немытого отцовского пикапа, полезли прямо в выходных воскресных платьях на любимую низкую яблоню, затертую кленами. Потом, вспомнив добрые вести, Анджела просияла.
— Да, Пайт, у меня для тебя новость! Странная и очень приятная. Мне начали сниться сны! Утром я могу их вспомнить. Такого со мной не бывало много лет.
— Какие это сны?
— Пока что не очень волнующие. Например, я стою в лифте, жму на кнопку, но кабина не едет. Я спокойно думаю: «Наверное, я уже на своем этаже». Или такой — может быть, это часть того же сна: я в магазине, выбираю Нэнси меховой капюшон для лыжного костюма. Я точно знаю размер, тип подкладки, брожу от прилавка к прилавку, и мне предлагают варежки, наушники, галоши, все, что угодно, только не то, что нужно, но я спокойна и вежлива, потому что знаю: желанная вещь где-то меня ждет, я уже купила здесь такой капюшон для Рут.
— Какие приятные сны!
— Такие робкие, заурядные… ОН со мной не согласен, но я считаю, что мое бессознательное чуть не умерло, а теперь осмелилось ожить и выражает то, чего мне хочется. Но не для себя, а для других.
— Получается, что ты видишь сны для НЕГО. Как ребенок, делающий пи-пи для папы.
Как он и хотел, она снова заворожено застыла в этом квадратном дворе, рядом с аккуратным домом без мужчины.
— Какой же ты грубиян! — сказала она. — Грубиян и ревнивец. Тебе-то запросто снились сны! Твои сны просто гасили мои.
— Почему мы не могли видеть одно и то же?
— Нет, твои сны — это твое. Сейчас я понимаю, что ты все делаешь один. Знаешь, когда я сильнее всего ощущала одиночество? Когда мы занимались любовью. — За этим последовала такая мертвая тишина, что ей пришлось подсластить пилюлю. — Что слышно о Фокси?