Выбрать главу

— Ты хотел сказать, чтобы спасти саму себя? Я уже делала ему предложение.

— Кому, какое? Не понимаю. Ты предлагала себя Фредди?

— Что за пронзительный тембр? Тебе не идет. Конечно, предлагала почти. Юбку я не задирала, но чем еще я могла бы его привлечь? О чем еще говорят мужчины и женщины? Но он меня отверг. Так вежливо, что я даже не обиделась. Сказал, что я слишком напоминаю ему его мать, а он ее боялся. Может быть, это и навело его на мысль об Анджеле. Мне кажется, что его истинная цель — сделать тебе гадость.

— Из-за Джорджины?

— Из-за твоих постоянных издевок.

— А ты не считаешь, что он действительно ее возжелал?

— Пожалуйста, не вытягивай из меня комплименты своей жене. Всем известно, что она — само совершенство. Понятия не имею, чего Фредди хочет на самом деле. Зато я знаю, чего хочу сама: чтобы ЭТО перестало во мне расти!

— Только не плачь.

— Природа так глупа! Она заставляет работать все мои материнские железы. Знаешь, что это такое, Пайт? Знаешь, что я поняла про беременность? Это самое главное, чего я раньше не могла себе представить… Ты никогда не остаешься одна. Когда внутри у тебя ребенок, ты уже не одна. Ведь это человек!

Он уже просил ее не плакать.

— Ты действительно думаешь, что она могла бы?..

— Господи, она такой же человек, как все остальные! Понятия не имею, чего она сделает, чего не сделает. А ты, кажется, все еще воображаешь, что бывает кое-что похуже смерти… Она — твоя божественная половина, вот и решайте между собой. Сообщи мне о результате, чтобы я смогла заняться другими вариантами. По-моему, Фредди Торн — удачная находка.

— Да. Ты очень смелая и находчивая.

— Благодарю за комплимент.

— Ты права, — сказал Пайт. — Я попытаюсь. Не надеюсь, правда, что будет толк. С нее станется потребовать развод. Но если она согласится, то, Фокси, любимая…

— Что, любимый?

— Если мы выпутаемся, то нам с тобой придется расстаться.

— Разумеется, — согласилась Фокси и повесила трубку.

Следующим утром Нэнси описала свой сон — первый в жизни, который ей удалось запомнить. Как они с Джуди Торн ловили на террасе божьих коровок. Джуди поймала одну с пятнышком на спинке и показала Нэнси, Нэнси поймала божью коровку с двумя пятнышками и показала Джуди. Потом Джуди поймала божью коровку с тремя пятнышками, Нэнси — с четырьмя. Все потому (объяснила девочка), что пятнышки — признак возраста божьей коровки.

Она рассказала свой сон матери, потом, по ее просьбе — отцу за завтраком. Пайт был тронут: он узрел в этом переход дочери в новое жизненное измерение. Тронуло его и развивающееся воображение Нэнси: ни у них, ни у Торнов не было террасы (откуда она взяла террасу?); божьи коровки (они да черепахи — сами игрушечные из всех живых существ); загадочная сила цифр, порождающая пространство и время. Пайт заглядывал в длинный коридор ее снов и мечтал, чтобы она пересказывала ему все свои сны, мечтал стариться с ней рядом, вечно ее оберегать. Но ради нее ему придется продать Анджелу.

— Ангел?

— Что?

Темнота, постель, подступивший сон. Они не занимались любовью: у Пайта не было намерения когда-либо с кем-либо возобновлять это занятие.

— Ты поверишь, если я скажу, что у меня серьезные неприятности?

— Поверю, — ответила она.

— Какие, как ты думаешь? — спросил он удивленно.

— Вы с Галлахером перестали ладить.

— Это верно. Но это самая мелкая из неприятностей. С Мэттом я разберусь, вот только избавлюсь от главных проблем.

— Тебе не терпится это обсудить? Мне хочется спать, но я могла бы попытаться не уснуть.

— Я не могу это обсуждать. Просто ответь: ты готова это принять?

— Да.

— Ты поверишь, если я скажу, что ты могла бы очень мне помочь, если бы кое-что сделала?

— Развелась с тобой?

— Вовсе нет! Разве ты об этом думаешь?

— Иногда. Тебя это беспокоит?

— Конечно. Я люблю свой дом.

— Это не то же самое, что любить меня.

— Тебя я тоже люблю. Это очевидно. — Он чувствовал, как они отдаляются от темы. Может быть, в этом был шанс — постараться превратить вопрос в судьбу, в рок. — Нет, то, чего я от тебя хочу, заняло бы всего одну ночь.

— Переспать с Фредди Торном, — сказала она.

— Почему ты это сказала?

— Разве я не права?

В темноте Пайту не хватило дыхания, чтобы ответить; он лежал ничком на кровати, как на воде, разве что с сухими глазами и ноздрями.

— Почему ты это сказала? — повторил он, собравшись с силами.

— Потому что он все время мне твердит, что рано или поздно со мной переспит. Он уже много лет мечтает на чем-нибудь тебя подловить и поставить это условие. Теперь это случилось?

— Да, — сказал Пайт.

— И он этого хочет?

От его молчаливого кивка содрогнулась кровать.

— Не удивляйся, — сказала она мягким, как сама тьма, голосом. — Он столько лет к этому стремился и все твердил мне, что добьется своего, а я только смеялась. Мне казалось странным, что он ни разу не предложил мне с ним переспать, не положился на свои собственные достоинства. Он считал, что единственный способ меня добиться — загнать в яму тебя. Конечно, я его не люблю, но иногда он бывает интересным, а я достаточно несчастна, чтобы это произошло само по себе, если бы он не юлил. Хочешь услышать пару грустных слов?

Он снова кивнул, но на этот раз дрожь кровати была сценическим эффектом, устроенным сознательно.

— Это так грустно! Он — единственный мужчина во всем городе, который мною заинтересовался. Эдди Константин прокатил меня разок на своем мотоцикле, но дальше этого не пошел. Я не привлекаю мужчин. В чем мой изъян?

— Никаких изъянов!

— Какой-то должен быть. У меня своя волна, ни с чьей не совпадающая. Даже дети от меня отдаляются. Вот и Нэнси больше не младенец… Я очень одинока, Пайт. Нет, не трогай меня. Иногда это помогает, но сейчас не поможет. Я все время где-то витаю, потому и заговорила о психиатре. Думаю, мне нужна профессиональная помощь. Школа, где предметом была бы я сама.

Он чувствовал, что в темноте зреет сделка. Фонари вдоль дороги освещали тонкие ветки сирени и вяз, похожий на вазу. Их свет, отражаемый снегом, отбрасывал на стены немыслимые летом тени…

— Почему бы нет? Если все устроится.

— Если… — повторила за ним Анджела. — Один вопрос. Меня гложет любопытство, но я задам тебе один-единственный вопрос. Ты доверяешь Фредди? Думаешь, он выполнит свою часть договоренности?

— Доверяю, хотя сам не знаю, с какой стати. Надеюсь, он захочет произвести впечатление человека чести.

— Он хочет переспать со мной один раз?

— Так он говорит. Она коротко засмеялась и повернулась к нему спиной.

— Я не вызываю у мужчин сильной страсти. — Слова прозвучали невнятно, но Пайт уловил иронию и приподнялся на локте, чтобы лучше ее слышать. Слезы? Выживет ли?

Его поза сама по себе была вопросом.

— Я бы предпочла, чтобы это произошло не у нас в городе, — ответила она ему. — Здесь нас могут увидеть. Кажется, Торны поедут кататься на лыжах на день рождения Вашингтона?

— Конечно, они никогда ничего не пропускают.

— Всех детей уложат в одной комнате, а мы с Торнами может оказаться соседями. Ты спал, с Джорджиной?

Он замялся, потом, поняв, что они вместе перешли в новую жизнь, ответил правду:

— Раньше.

— Значит, нам будет удобно. Нет, Пайт, не надо меня трогать. Я действительно должна уснуть.

На доске объявлений лыжной базы красовались летние виды. База словно доказывала: «Это тоже я — тихое озеро, зеленые березы. Я не всегда закутана в саван изо льда и снега, как сейчас». В затянутом паутиной углу по-прежнему висели сломанные часы с кукушкой, телевизор с треском изрыгал никому не нужные новости, хозяева неопределенного возраста сновали туда-сюда с пепельницами и льдом, не скрывая отрицательного отношения к постояльцам. Нелюбовь к постояльцам подчеркивалась и поднявшимися с прошлой зимы ценам, и скудным количеством соуса к окороку. Четверо незнакомцев резались в бридж, супружеские пары из Тарбокса играли в слова, расположившись прямо на полу. Виски разгорячило их — выживших счастливчиков, сохранивших работу, здоровье, свободу. Днем спуски сверкали, как серебро, на солнце, взбирающемся что ни день все выше. На верхушке горы царствовал лед, на середине склона снег был рассыпчатым, а под горой уже вовсю таял. Мощное солнце, снежные ванны, принимаемые под отряхивающимися соснами, изнурение, огромные наледи, образовавшиеся за два месяца на лыжной трассе, — все это наполняло тела лыжников чудесной негой. Они уходили со спусков раньше, чем в прошлом году, когда Фредди Торн донимал Эпплсмитов своими фантазиями. Теперь Джонатан Литтл-Смит, которому вот-вот должно было исполниться тринадцать лет, был оживленнее своих родителей: он заставлял Фрэнки Эпплби, сонного и раздражительного, проигрывать ему одну долгую шахматную партию за другой. Чтобы уложить его спать, у Гарольда и Марсии остался один способ — уйти спать самим. Они поселились в коттедже с газовым отоплением, где уже спали Джулия и Генриетта. Вскоре за ними потянулись и Эпплби. В этом году две пары поселились в коттеджах, причем, по настоянию Джанет, в разных концах ряда. Потом пришел черед Геринов, как ни цеплялся за Роджера Фредди, умоляя остаться и выпить еще; Би, бросив прощальный взгляд на Пайта, удалилась с мужем в безлунную ночь. Остались только Галлехеры, Хейнема и Торны. Уитмены не признавали лыж, Эдди Константин, гордый оказанным ему доверием, улетел на новом трехмоторном «Боинге-727» в Сан-Хуан. Солцы, некогда обещавшие уж этой зимой точно встать на лыжи, якобы согласились на переезд в Кливленд и готовились покинуть Тарбокс; это сразу превратило их в парий. Отпустив очередную несмешную шутку, Мэтт Галлахер кашлянул и сообщил, что лично он отправляется на боковую. Подразумевалось, что Терри вольна сама распоряжаться собой. Терри, признавшаяся Кэрол Константин, что под давлением обстоятельств была вынуждена отказаться от уроков гончарного мастерства, тут же вскочила и сказала, что тоже уходит. Таким образом, Хейнема и Торны остались вчетвером, сидя друг напротив друга на двух диванчиках. Между ними стоял кленовый кофейный столик со старыми номерами «Ски» и «Вог».