Она всегда мечтала о любви достойного человека. Но теперь это не сон и не мечта. Это жизнь. Жизнь, о которой она еще недавно не имела представления. Нелегкая и не слишком счастливая, оплаченная слезами и болью. Каждый день она училась ладить с мужем. Зато это была настоящая жизнь. Бесценная. И принадлежала ей. Отныне она постарается сохранить все, чем владеет. Особенно этого мужчину.
Она тихо позвала его с порога. Очень тихо, чтобы не разбудить младенца. Джон поднял голову и, увидев жену, даже не улыбнулся. Не пошевелился. Оставался неподвижным, как на картине Рейнольдса. Солнечные лучи падали на него и младенца.
Виола ступила через порог.
— Я пришла мириться.
— Правда?
Виола кивнула.
— Твоя речь… — пробормотала она, решив не говорить, что она вовсе не собиралась уезжать из Хэммонд-Парка. Когда-нибудь она скажет правду. Может быть. А может, и нет. — Это была самая бессвязная, бессмысленная и прекрасная речь на свете. — Она опустилась на колени возле стула и положила ладонь ему на колено. — Кстати, я тоже тебя люблю.
Он коротко, неверяще рассмеялся:
— Не понимаю почему!
Виола протянула руку, откинула с его лба непокорную прядь и улыбнулась.
— Потому что ты постоянно меня дурачишь, — фыркнула она. — Сладкоречивый дьявол!
Эпилог
— Я иду наверх, — объявил Джон.
Он стоял в дальнем конце длинной галереи Хэммонд-Парка, ожесточенно грызя ноготь.
— Черт бы все это побрал, почему я не могу подняться наверх?
Повернувшись, он шагнул к лестнице. Энтони поспешно налил бокал портвейна и принес ему.
— Мужьям туда нельзя, — терпеливо повторил он в двадцатый раз.
— Глупо, — пробормотал Джон, — тем более что всему причиной — мы.
Господи, как он ненавидел это ожидание, эту беспомощность! И был так напуган, что, казалось, вот-вот выплеснет на пол содержимое желудка. С каждой минутой его все сильнее тошнило.
Шурин протянул ему бокал:
— Тебе лучше выпить.
— Не желаю я пить. Как ты можешь быть так чертовски спокоен?!
Энтони со вздохом поставил бокал на стол под портретом деда Джона, десятого виконта Хэммонда.
— Поверь, я прекрасно понимаю, что ты сейчас испытываешь. И я далек от спокойствия, просто лучше тебя умею скрывать свои чувства.
Сверху донесся крик, крик отчаянной боли, мгновенно заглушённый стуком двери. Этот крик разрывал ему внутренности.
— Ну, это последняя капля! — прошипел Джон. — Я иду наверх.
— Нельзя! — рявкнул Энтони, оттаскивая зятя.
— Иисусе! — буркнул Джон, вновь принимаясь метаться по галерее. — Уже полночи прошло. Сколько обычно на это уходит?
— Вечность.
Над их головами звучали шаги. Но прошел еще час, а за ними никто не явился. Страх Джона усиливался с каждым новым пробегом по галерее. Он едва не лишился чувств, услышав очередной крик жены, эхом отдавшийся от стен.
— Я иду туда! Она нуждается во мне!
Энтони попытался его схватить, но он ловко увернулся и побежал по ступенькам. И успел добраться до площадки, но тут дорогу загородила Дафна. Джон замер, понимая, что этот момент — главный в его жизни.
— Виола?!
— С ней все в порядке, — заверила Дафна. — Я и пришла, чтобы сказать об этом. Подумала, что вы волнуетесь.
— Волнуюсь?
Весьма мягкое определение того, что с ним творится!
Джон едва не рассмеялся.
Дафна положила руку ему на плечо.
— Пойдем, — сказала она и попыталась повести его вниз, но Джон уперся. — Послушайте, — не повышая голоса, объяснила Дафна, — вы ничем не можете помочь. Только помешаете. Спускайтесь вниз.
Джон неохотно позволил стащить себя обратно.
— Роды — дело долгое, — втолковывала Дафна. — Я мучилась два дня.
— Боже!
Два дня подобных терзаний, и он сойдет с ума! Дафна ободряюще погладила его по спине.
— Она прекрасно справляется. Честное слово!
Они вернулись в галерею.
— Все в порядке, — сообщила Дафна мужу и вернулась на второй этаж.
Прошел еще час, еще вечность, прежде чем Дафна снова спустилась вниз. Джон в это время находился в другом конце галереи, поэтому ей пришлось громко окликнуть его.
Он помчался к ней и был уже на полпути, когда она заговорила снова:
— Теперь можете подняться.
— Как она? — крикнул он, пробегая мимо Дафны.
— Все хорошо, — ответила она, идя следом.
Но он должен был все увидеть собственными глазами. Перепрыгивая через ступеньки, он вломился в спальню, протиснулся мимо доктора Моррисона, но при виде бледного лица и растрепанных волос жены замер у двери, не в силах вымолвить ни слова.
Она выглядела такой измученной…
— Виола!
Он подошел к кровати и только сейчас увидел в ее руках ребенка, крохотного, краснолицего, громко вопящего, с абсурдно маленьким носиком.
— Виола, — повторил он, потому что в голове не было ни единой мысли.
Он только и мог, что твердить ее имя. Она подняла глаза. Он упал на колени у ее изголовья. Виола подняла руку и коснулась его волос.
— Что случилось с тем сладкоречивым дьяволом, за которого я вышла замуж? — пробормотала она с усталым гортанным смешком.
Он яростно затряс головой, схватил ее руку и поцеловал. Что, черт возьми, должен говорить мужчина в такую минуту?
Слов у него не было.
— Джон, — прошептала она, и он, приподнявшись, стал целовать ее щеки и волосы. — Со мной все хорошо. И с ребенком тоже.
— Уверена?
Виола кивнула и прикусила губу.
— Знаешь… у нас девочка.
— Девочка?
Потрясенный, Джон снова опустился на колени и присмотрелся к малышке. Яростные, рассерженные крики перешли в икоту. Девочка устроилась в треугольном вырезе распахнутой сорочки Виолы, явно ища грудь. Джон решил, что она голодна.
Девочка…
Он нагнулся, изучая дочь в тусклом свете лампы. И вдруг увидел едва заметную родинку в уголке рта. Радость волной поднялась в нем.
Джон счастливо засмеялся. Девочка!
— Она чудесная! Клянусь, это самое красивое на свете дитя! И точная копия матери!
— О, прекрати! — едва не засмеялась Виола.
— Это так, — настаивал он и, повернувшись к стоявшей в дверях Дафне, спросил: — Верно?
— Думаю, вы правы, — кивнула та.
— Еще бы не прав! — довольно воскликнул Джон и снова обернулся к жене. — Смотри, — шепнул он, осторожно дотрагиваясь до влажного, тонкого, едва заметного светлого пушка на голове младенца. — У нее твои волосы. И эта маленькая родинка, и, клянусь Богом, прекрасно очерченный рот. — Он снова рассмеялся. — Готов поставить тысячу фунтов, что глаза у нее цвета озерного ила.
На этот раз Виола тоже рассмеялась:
— Это пока неизвестно. Почти все дети рождаются с синими глазами. Поживем и увидим!
Но Джону ни к чему было ждать. Широко раскрытыми глазами он смотрел на красавицу дочь и красавицу жену. Да, глаза цвета озерного ила, волосы, как солнечное сияние, и сердце достаточно большое, чтобы любить даже такого, как он. А наверху, в детской, спит его крепкий, здоровый сын. Господи, чем же такой безответственный, беспечный шалопай, как он, заслужил такую милость судьбы?!
Примечания
1
У. Шекспир. «Цимбелин». Пер. П. Мелковой.
(обратно)
2
Состязания по гребле со столкновениями между колледжами Кембриджа.
(обратно)
3
У. Шекспир. «Цимбелин». Пер. П. Мелковой.
(обратно)
4
Стоун — 6, 37 килограмма.
(обратно)
5
Автор цитаты — поэт Уильям Кольридж.
(обратно)
6
Шуточное стихотворение, нечто вроде русской частушки.
(обратно)
7
Законы XV–XIX вв., регулирующие вывоз и ввоз зерна, что еще больше усложняло положение бедняков.