Тереза предложила использовать хижину в качестве базы. Зоя в свою очередь предложила ее просто поджечь. В конце концов мы захлопнули дверь и оставили все как есть. Пингвины это, похоже, одобрили и с радостными криками проводили нас до самой шлюпки.
В заливе Мак-Мердо льда не было, и капитан Пардо предложил перевезти нас с острова Росса на побережье Земли Виктории, где мы смогли бы поставить лагерь у подножия Западных гор, на твердой сухой земле. Но эти горы с темными от штормов пиками, отвесными пропастями и ледниками выглядели так же мрачно, как описал их капитан Скотт во время своего путешествия на запад, и никто из нас не захотел искать там прибежища.
Возвратившись в тот вечер на корабль, мы решили повернуть назад и поставить лагерь, как планировалось раньше, на шельфовом леднике: все имевшиеся у нас отчеты указывали, что наиболее удобный путь на юг пролегает через ровную поверхность барьера, потом по одному из перетекающих в него ледников на высокогорное ледовое плато, по-видимому, занимающее всю центральную часть континента. Капитан Пардо возражал против этого плана, обеспокоенный опасностями, грозящими нам в том случае, если кромка ледника, где будет расположен наш лагерь, оторвется и начнет дрейфовать к северу. "Что ж, - сказала Зоя, - тогда вам не придется плыть за нами так далеко". Тем не менее капитан настоял, чтобы в лагере осталась одна из шлюпок с "Ельчо", на всякий случай. Позже она пригодилась нам для рыбной ловли.
Мои первые шаги по антарктической земле, мой единственный визит на остров Росса вовсе не были сплошным безоблачным удовольствием. Мне вспомнились тогда строки одного английского поэта: "Лишь человек извечно грешен, хотя ему открыты все пути".
Оборотная, скрытая от глаз сторона героизма нередко довольно печальна: женщины и слуги прекрасно это знают. Но они знают также и то, что героизм от этого не менее реален. А ведь достижения человеческие не так уж велики, как люди думают. Большими могут быть небо, земля, море, душа... В тот вечер, когда корабль снова плыл на восток, я смотрела назад. Уже минула середина сентября, и солнце стояло над горизонтом больше десяти часов в день. Весеннее солнце, повисающее над пиком вулкана Эребус высотой в двенадцать тысяч футов и окрашивающее шлейф дыма и пара в розовато-золотистый цвет. Дым трубы нашего маленького парохода растворялся в синеве потемневшей от сумерек воды, и мы медленно продвигались вдоль громадной бледной стены льда.
Вернувшись в залив Косаток (как мы узнали позже, сэр Эрнест назвал его заливом Китов) [на российских географических картах принято название "бухта Бей-оф-Уэйлс"], мы нашли небольшую бухту, где край ледового барьера вздымался над водой не очень высоко: это облегчало нам высадку с корабля. "Ельчо" закрепил якорь во льду, и несколько долгих, трудных дней мы потратили на выгрузку снаряжения и организацию лагеря в полукилометре от края барьера. Команда "Ельчо" оказала нам в этом неоценимую помощь и поделилась с нами множеством советов: помощь мы приняли с благодарностью, но к большинству советов отнеслись скептически.
Погода для весны в этих широтах стояла необычайно мягкая: температура еще ни разу не опускалась ниже минус двадцати по Фаренгейту, и, пока мы устанавливали лагерь, лишь однажды разразилась метель. Однако капитан Скотт предупреждал в своей книге о злых южных ветрах в области барьера, и мы, планируя экспедицию, это учли. Хотя лагерь наш стоял на открытом для всех ветров месте, мы не стали строить надо льдом никаких жестких конструкций. Только установили палатки, чтобы было где укрыться, пока мы выдалбливали в самом льду небольшие помещения, обшивали их сеном и сосновыми досками, закрывали брезентом поверх бамбуковых стропил и засыпали снегом для веса и теплоизоляции. Большую центральную комнату наши аргентинки, для которых центр - это всегда Буэнос-Айрес, тут же окрестили "Буэнос-Айресом". Там у нас размещалась плита для обогрева и приготовления пищи. Складские туннели и отхожее место (названное "Пунта-Аренас") обогревались лишь тем теплом, что доходило туда от печи. "Буэнос-Айрес" окружали маленькие спальни - действительно маленькие, скорее даже просто короткие туннели, куда нужно было забираться ногами вперед. Выложенные толстым слоем сена, они быстро прогревались от тепла человеческих тел. Моряки с ужасом смотрели на эти приготовления и называли наши комнаты "гробами" или "норами". Однако спальные пещеры сослужили нам хорошую службу, даря тепло и возможность уединиться, по крайней мере настолько, насколько можно ожидать в подобных обстоятельствах. Если бы "Ельчо" не смог одолеть льды к февралю и нам пришлось бы провести в Антарктиде зиму, мы наверняка пережили бы это. На очень скудном рационе, но пережили бы. Ведь база - "Зюдамерика дель Сур" ("Южно-южная Америка"), хотя обычно мы называли ее просто базой - планировалась просто как место, где можно спать, хранить припасы и укрываться от метелей в течение наступающего лета.
Впрочем, для Берты и Евы база означала нечто гораздо большее. Именно они были нашими главными архитекторами-планировщиками, изобретательными строителями и наиболее заботливыми и благодарными жильцами: они постоянно то улучшали вентиляцию, то учились делать окна в потолке, то удивляли всех остальных новыми прибавлениями к нашему многокомнатному дому, вырубленными во льду. Именно благодаря им необходимое снаряжение всегда располагалось в доступных местах, а наша плита всегда хорошо горела и эффективно обогревала помещения. Благодаря им "Буэнос-Айрес", где хранились экспедиционные книги и карты, где готовили, ели, работали, разговаривали, спорили, иногда обижались друг на друга, занимались живописью, играли на гитаре и банджо сразу девять человек, всегда оставался чудом удобства и комфортности. Мы действительно жили дружно, а если кому-то хотелось побыть в одиночестве, для этого достаточно было залезть в свою нору головой вперед.
Берта, однако, не успокаивалась. Сделав все возможное, чтобы превратить "Южно-южную Америку" в пригодное для житья место, она выкопала неподалеку еще одно помещение под самой поверхностью льда, где оставила лишь тонкую, почти прозрачную, как в теплице, крышу. Берта уединялась в этой комнате и подолгу работала над своими скульптурами, создавая прекрасные творения из льда: коленопреклоненные человеческие фигуры с изящными обводами и формами тюленей Уэдделла или фантастические лабиринты. Может быть, они до сих пор там, под снегом, в пузырьке воздуха, застывшем в теле Великого ледового барьера. Там, где Берта их создала, они, возможно, проживут так же долго, как камень, но взять скульптуры с собой она не могла: таково суровое условие, когда ваяешь из льда.