Мысли вновь и вновь возвращались к последней фразе Лосинии. Подобные ситуации умудренная опытом сова не одобряла в целом. Какой была, интересно, Лосиния, когда начались эти странные отношения? Девочка-студентка с ветром в голове, Совунья была в этом уверена. Но Лосяш, профессор, без пяти минут доктор наук, - он-то куда смотрел? Со свойственной ей живостью воображения Совунья заключила, что именно после разрыва с ним боязнь новой боли воздвигла вокруг Лосинии неестественную преграду равнодушия. Кто бы мог подумать…
Сова выбралась из кресла и неспеша побрела в дом. Теперь ее мысли устремились к Нюше и ее странному новому увлечению. Слишком низкая вероятность, что лось отреагирует на это наивное чувство, можно даже сказать, нулевая. Но кто знает, как поведет себя Нюша, столкнувшись с безразличием к ее любви. Боже, да какая любовь, Нюша и не знает, что это такое! Одновременно Совунье хотелось и понаблюдать, пряча снисходительную улыбку, и отвлечь хрюшку от поспешного взросления, сунув ей в копыта куклу и отправив в песочницу к Крошу и Ёжику. Пусть подождет несколько лет, наберется какой-никакой мудрости – тогда и… Потратив солидную часть своей жизни на руководство детской спортивной секцией, сова насмотрелась всякого. Именно оттуда она вынесла несокрушимую уверенность в том, что конфликт поколений – страшная штука. Не поддающаяся ни логике, ни здравому смыслу.
«… моей молодости и его ревности». Сова не вчера родилась, чтобы не понимать, что второе напрямую вытекает из первого: очевидно же, что юная симпатичная ассистентка пользовалась если не успехом, то определенной долей интереса у своих ровесников. Нет, а он-то куда смотрел? Зачем вообще связался с девчонкой, тем более собственной подчиненной? Бред какой-то. Растревоженная душа жаждала подробностей.
3
Ночь окончательно окутала долину темным покрывалом. Луны не было видно, и россыпь мерцающих звезд придавала небу какое-то особое очарование. Совунья лежала без сна, заложив крылья за голову и вслушиваясь в мерное дыхание Лосинии, и размышляла. В это же самое время в доме неподалеку кипела бурная деятельность. Бараш и Карыч, оба с шахтерскими фонарями на лбу (и в сценических плащах для большего драматизма) сверяли часы и спешно латали логические дыры в плане операции. Ради любви прекрасной принцессы им предстояло нелегкое путешествие в царство великих открытий и великого бардака.
- Копыта поднимай, не вздумай шаркать ногами, - наставлял ворон, нравоучительно подняв крыло. Бараш в силу возраста мог и не обращать внимания, но Карыч, который во время дружеских визитов в дом ученого пару раз толкал или наступал на что-то незаметное, провоцируя обвал горы нагроможденных предметов, не горел желанием повторять горький опыт. Бараш согласно кивал. – Ничего не трогай, чему не знаешь предназначения. Наша цель – выяснить суть опыта, дабы пополнить твой багаж знаний. И, самое главное, - Карыч сделал небольшую паузу, подчеркивая важность собственных слов, - помни, я руководитель экспедиции, меня нужно слушаться и не задавать лишних вопросов.
- Да помню я, помню! – Бараш нетерпеливо отмахнулся. По его мнению, ворон тянул время. Но в борьбе за внимание прекрасной Нюши дорога каждая минута! Поэт запахнул плащ, поправил фонарь на лбу и, не дожидаясь «руководителя экспедиции», направился к опушке леса: таким путем они могли выйти к задней стене дома Лосяша. Ворон непонятно усмехнулся, покачал головой и двинулся следом.
Впрочем, спешили они или нет, это, по большому счету, ничего не меняло. Лосяш не спал. Он отправил Лосинию на несколько часов отдохнуть и с наступлением темноты расположился на ступеньках, краем глаза следя за происходящим в сосуде. Свет, лившийся из окон дома, позволял записывать протокол эксперимента и чертить палочкой формулы на дорожке. Собственно, именно поэтому он сразу заметил упавшую на изрисованный клочок земли вытянутую тень с косой на макушке. Немного удивившись, лось поднял голову: посетителей в такой час он не ждал. – Нюша? Еще не спите?
Та, не говоря ни слова, прошествовала к ступенькам и уселась рядом с Лосяшем. – Я не помешаю, - с нотками мольбы в голосе произнесла она, явно прося разрешения остаться. Лосяш пожал плечами, но справедливо рассудил, что дальше удивляться не имеет смысла. Вряд ли она и в самом деле может чем-то помешать. Воцарившуюся тишину нарушал лишь едва слышный скрип карандаша по бумаге. Нюша, поняв, что прогонять ее никто не собирается, придвинулась ближе и заглянула в исписанный лист. – А где Лосиния? – задала она не дававший ей покоя вопрос. Ученый ненадолго перестал писать.
- Спит, думаю. Сейчас от нее ничего не требуется, а я должен собраться с мыслями.
Нюша кивнула. Если бы Лосяш наблюдал за ней, то легко бы понял, что хрюшку волнует что-то еще, о чем она пока не решается спросить. Но схема процесса, протекающего сейчас в стеклянной бадье, занимала его куда больше. Нюша смущенно засопела. – Лосяш… а Лосяш? А ты правда любил ее? Сильно-сильно, как в книжках пишут?
Хрюшка даже покраснела от своей храбрости, выражение ее смущенной мордочки заставило Лосяша невольно улыбнуться. – Любознательная моя, я же не знаю, как это описывают в ваших книгах. К тому же нам и в голову не приходило сравнивать. Боюсь, я не лучший объект для подобных вопросов.
От волнения Нюше казалось, что лихорадочный стук ее сердца слышен за версту. С той самой ночи, когда они друг напротив друга сидели за столом, она боялась даже мечтать о том, что внимание Лосяша будет принадлежать ей – ей одной. Ведь она ребенок в глазах соседей, и сейчас этот созданный, устоявшийся образ становился для нее невыносимым. События своей жизни Нюша всегда воспринимала на уровне чувств, редко затрудняя себя их анализом. Но сейчас, сидя на тускло освещенных ступеньках и наблюдая, как Лосяш чертит на земле непонятные символы, она путалась в несущихся галопом обрывках мыслей, ей казалось, что какая-то далекая часть ее сознания пытается скопом анализировать прошедшие годы. Ведь она – ровесница Бараша, Нюша помнила его рядом с тех самых пор, когда они вместе строили башенки в песочнице перед домом Совуньи. Этой песочницы больше нет, а Бараша уже давно никто не считает ребенком. А она… она так и осталась прежней, с поведением и привычками маленькой чумазой девчонки. И теперь, с трудом сдерживая панику, Нюша понимала, что не знает, как вести себя вне привычного шаблона. Она не знает, как быть взрослой.
Ученый отложил исписанный лист и теперь молча смотрел на огонь своей импровизированной горелки. Чтобы хоть чем-то занять копыта, Нюша сорвала длинную травинку и принялась водить ею по строчкам формул на земле. В стеклянной бадье медленно перемешивалась мутная вязкая жидкость. – Что там? – Нюша кивнула в сторону сосуда. Почему-то сейчас ей казалось жизненно важным это знать. Лосяш искоса взглянул на нее и вновь улыбнулся.
- Раствор сополимера в ТГФ, - ответил он, и Нюша едва не просияла от осознания того, что ее вопрос не показался ему смешным или неуместным. Это ее подбодрило. – Если хочешь, расскажу в деталях, но это довольно скучно.
Хрюшка кивнула. История раствора в стеклянной бутыли заранее казалась ей увлекательнее всех поэм Бараша. Она сомневалась, что поймет хотя бы половину, но тем не менее. Лосяш неторопливо поднялся, взял ее за копыто (хрюшка с излишней поспешностью вскочила следом) и направился к установке. – Как я уже говорил вам раньше… я хотел обработать полимером походные веревки наших путешественников. Это повысит прочность волокон и их устойчивость к нагрузкам. Вот отсюда, - не отпуская Нюшино копытце, Лосяш коснулся им одного из шлангов, - подается растворитель. У Лосинии лучше получается крутить эти краны, мне, признаюсь, надоедает. Поэтому она сегодня полдня этим и занималась. В роли растворителя у нас ТГФ. Лосиния предлагала сменить, но с этим торопиться никогда не стоит. Потому что сменить она просила на ДМФА, а его надо чистить, иначе на всю долину несло бы рыбой. Ну вот как-то так. Посмотрим, что из этого получится… потом мы частично отгоним растворитель, надеюсь, на этот раз я ничего не перепутаю. Как я вообще мог так промахнуться, в голове не укладывается.