— Я хочу, чтобы вы меня простили.
— Что я буду вам прощать? Вы знаете, вы для меня все; я вас люблю больше всего на свете.
— Правда? — вскричала она, вся сияющая.
— Вы сомневаетесь?
— Нет, — сказала она с прелестной улыбкой, — я скорее буду сомневаться в себе самой.
— Слава Богу! Теперь я вас узнаю, м-ль Марта.
— Вы слишком снисходительны к этому лукавому бесенку, — смеясь, сказал граф де Меренвиль.
— У, злой опекун, — вскричала она, смеясь и целуя его.
— Вот она всегда так делает, — жаловался граф, — как тут устоять?
— Я уж не пробую сопротивляться, м-ль Марта, — тем же тоном отвечал юноша.
— Однако поздно, уходите.
— Это верно; гоните меня, а то я буду сидеть.
Обменявшись еще несколькими словами, охотник простился, Марта проводила его до двери и при расставании, после любовного «до свидания», подставила ему лоб, который он почтительно поцеловал.
ГЛАВА XV. В которой каждый получает вознаграждение по заслугам
Прошло три недели после несчастного сражения при Квебеке, война возобновилась и велась со стороны французов с мрачной решимостью, со стороны англичан — с озлобленностью; они негодовали на то, что называли упорством французов.
Но уже несколько дней зимние холода принудили воюющие стороны остановить важные операции и занять зимние квартиры.
Несколько всадников эскортировали повозку, запряженную двумя мулами: один спереди, другой сзади.
Человек двадцать милиционеров служили конвоем путешественникам.
Несмотря на прекращение военных операций, а может быть, именно но этой причине, толпы бродяг, не принадлежащих ни к какой национальности, ни к какой партии, разбойничали по дорогам, нападая на одиноких путешественников.
Но этому каравану нечего было бояться, их было слишком много, чтобы разбойники отважились на нападение.
Был сильнейший мороз, о котором мы, французы, не имеем понятия, но который составляет особенность Канады, мороз, прохватывающий холодом до мозга костей.
Путешественники, видимо, спешили к месту своего назначения; к сожалению, дорога была отвратительная, а местами даже непроходимая.
Тем не менее незадолго до захода солнца путешественники увидели лачужки, составляющие индейское селение; еще прежде, чем его увидеть, их обоняние известило их о близости жилищ краснокожих, вследствие обычая последних оставлять разлагаться на свежем воздухе трупы некоторых любимых вождей; тела в этом случае кладутся на особые, нарочно устраиваемые подмостки.
— Кажется, мы не ошиблись дорогой, — сказал один из всадников, по-видимому, предводительствующий караваном.
— Как, вы в этом не уверены, любезный граф? — сказал всадник, ехавший по левую сторону.
— Извините, я дурно выразился, — продолжал граф, — я отлично знаком с этой местностью и бывал здесь, может быть, сотню раз, но всегда летом; вот почему теперь я с трудом узнаю эти места.
— Постарайтесь, однако, не заблудиться; это для нас крайне важно, граф, — возразил другой всадник, привскочив на седле, — видите, нам угрожает метель: если она нас застигнет, мы погибли.
— Может быть, — сказал граф со смехом, — но успокойтесь, ничего подобного с нами не случится.
— На этот раз вы уверены, любезный граф.
— Стоит взглянуть вперед, чтобы убедиться в справедливости моих слов, — весело возразил граф.
— Взглянуть куда, говорите вы?
— Разве вы не видите, вон толпа индейцев с Сурикэ во главе; они едут нам навстречу; смотрите сюда, — сказал он, указывая рукой в сторону, противоположную той, куда продолжал смотреть его товарищ.
Действительно, довольно значительное число индейцев приближалось к путешественникам, которым готовилась почетная встреча.
Подъехав на довольно близкое расстояние, они огласили воздух криками радости и исполнили род музыкальной фантазии.
— Хорошо ли вы доехали, граф?
— Превосходно; кажется, мой нарочный приехал вовремя.
— Да, граф, вчера, до восхода солнца.
— Это доказывает, что он ничем не развлекался по дороге.
— Слишком холодно.
— Это правда.
— Есть новости?
— Много.
— Какие?
— Вы не знаете?
— Откуда же я узнаю?
— Вам ничего не говорили в Квебеке?
— Вы знаете, что я уже давно в холодных отношениях с господами интендантами.
— Я говорю не о них, граф, имеете ли вы понятие о Жаке Дусе, ювелире?
— Я с ним познакомился в Карильоне, откуда он уехал по делам в Квебек, с тех пор я его больше не видал.
— В таком случае, я ошибся.
— Жак Дусе здесь?
— Разве он вам сказал?
— Ничего, граф, я его об этом не расспрашивал.
— Ну, так что ж?
— Я думал, вы знаете…
— Что? Объясните, мой друг.
В это время они подъехали к селению.
— Посмотрите направо, — сказал Сурикэ. Граф посмотрел.
— Ваш отец, — вскричал он с величайшим удивлением, — здесь! Это странно!
— Не правда ли? Со времени ужасного несчастья, постигшего его сестру, он жил только для мщения, теперь он не выдержал, подал в отставку и отправился в Канаду. Он приехал через Новый Орлеан, имел уже несколько свиданий со своей сестрой, представил меня ей; с его приездом бедная женщина ужасно упала духом, не знаю, что между ними произошло.
— Мой друг, ваш отец человек крутой; трудно на него иметь влияние.
— К несчастью, это совершенно верно; скажите, что делать?
— Надо действовать осторожно и надеяться на успех.
— Я совсем потерял надежду. Отец привез с собой одного знакомого, который, несколько лет тому назад, сыграл со мной шутку, довольно дурно его рекомендующую. Фамилия его Лефериль, он отставной капитан, служил когда-то в Пуату; он было по-прежнему повел со мной речь, желая узнать, такой ли я простак и так ли наивен, как прежде, но я его сразу вывел из этого заблуждения, и он расстался со мной страшно взбешенный.
— Хорошо сделали.
— Но человек этот предан отцу телом и душой.
— Что из этого? Вы теперь не мальчик, имеете свои интересы и убеждения, которые нельзя не принимать в расчет.
— Вы совершенно правы; я не позволю обращаться с собой, как с ребенком.
Путешественники остановились перед большим «калли», построенным под наблюдением Сурикэ; он состоял из двенадцати комнат, хорошо расположенных, непроходных, все комнаты были отдельные, меблированные со вкусом и, главное, хорошо вытоплены; будущие обитатели этого калли легко могли себе представить, что они в Квебеке; дело в том, что в числе прибывших была Марта, и молодой человек желал, чтобы после такого ужасного путешествия она имела весь необходимый комфорт.
Молодую девушку проводили прямо в ее комнату, где ее ожидала Свет Лесов.
— Вы уже знакомы, — с волнением сказал Марте молодой человек. — Это сестра моего отца и, следовательно, моя тетка; она очень несчастная женщина; поговорите с ней, м-ль Марта, вы, наверное, ее полюбите за ее доброту, а ваше расположение будет для нее большим счастьем.
— Мы уже знакомы, — отвечала молодая девушка. — Я полюбила вас с первого взгляда, — прибавила она, обращаясь к несколько сконфуженной женщине и, подойдя к ней, крепко ее поцеловала.
— Вы ангел, — сказал Шарль, целуя руку Марты.
— Да, — отвечала она, смеясь, — сегодня я ангел, а в ваше последнее посещение я была бесенок.
— Это говорил ваш опекун, я ему не верил, — со смехом отвечал Шарль.
Затем он раскланялся и ушел.
Тареа отлично справлялся со своей ролью гостеприимного хозяина относительно бледнолицых; он выказывал врожденную деликатность, удивлявшую приезжих.
Кавалер Леви, новый главнокомандующий, пожелал непременно сопровождать графа Меренвиля.
— Это посещение индейского племени будет нам полезно, — сказал он.
Генерал и граф имели каждый отдельную комнату; хижина, служившая им помещением, вся из дерева, представляла в своем роде чудо искусства; при каждой комнате была отдельная ванная; все было устроено с величайшим вкусом и роскошью, недоступною в пустыне; в этом-то и заключалось чудо; строители, по-видимому, облекли в действительность волшебные грезы тысячи и одной ночи.