Красноярская публика, несомненно, болеющая за своего земляка, своей отдаленностью от столиц была убережена от сплетен о той буче, которая заварилась вокруг «Стрельцов». Газета «Порядок» косвенно свидетельствует о ней: «Картины, например, написаны гораздо раньше печальных событий, под влиянием случайно виденного или прочувствованного, и ни на кого и ни на что не намекая; некоторые даже с сюжетом, отделенным от нас столетиями, но они, к несчастью, явились в настоящее время, да еще кому-то вздумалось по-своему их озаглавить, наименовать по своему личному взгляду, и вот на авторов накидываются взапуски, казнят, бранят, науськивают на их тенденциозность, неумелость, бестактность… Жалка та часть русской прессы, которая в такое, и без того неспокойное, время не находит ничего лучшего, как указывать пальцами на не повинных ни в чем людей и по своему произволу приравнивать их к числу «сомнительных».
К примеру, процитируем газету «Московские ведомости», выразившую сомнения в политической благонадежности художника: «Одно из двух — Суриков сочувствует или Петру, или стрельцам».
Сочувствие стрельцам, бунтовавшим против царя, признавалось недопустимым. Действительно, нужна была смелость — представить картину обществу, в большей части которого еще господствовали монархические идеалы, но уже ощущались революционные толчки!
«В самом деле, на чьей стороне стоит художник, — задается вопросом газета, — изображая эту историческую минуту, судя по тому, что изображены сцены отчаяния стрелецких семей, можно думать, что Суриков не на стороне Петра». И обращает внимание на то, что лица стрельцов «ничего не выражают, кроме бешенства или прострации… мы видим перед собой минуту, которая лишена всякого этического смысла».
Илья Репин, как мы помним, принявший «Стрельцов» близко к сердцу, будучи сыном солдата, почти стрельца, внимательно знакомится с критикой картины и удивлен тому, что на нее никоим образом не отреагировал такой авторитет, как Владимир Стасов. В письме от 12 апреля (уже почти полтора месяца, как действует выставка) Репин благодарит Стасова за высокую оценку своей работы — портрета Мусоргского — и добавляет: «А более всего я сердит на Вас за пропуск Сурикова. Как это случилось? После комплиментов даже Маковской (это достойно галантного кавалера) вдруг пройти молчанием такого слона!!! Не понимаю — это страшно меня взорвало».
Ждали слова о «Стрелецкой казни» и от Ивана Крамского, признанного главы школы передвижников и авторитетного критика. Но он отметил лишь появление на Девятой передвижной двух талантов «Сурикова и Кузнецова», обойдя саму картину молчанием.
Наталья Кончаловская в «Даре бесценном», в главе, посвященной выставке, писала о Крамском, как нам представляется, с оттенком обиды за своего великого деда: «В сером длинном пиджаке и щеголеватых башмаках стоял в группе художников Крамской, с отекшим, желтоватым лицом. Он был почти совсем седой, хоть ему и пятидесяти еще не минуло. Чувствовалось, что ему нездоровится и не все нравится. Он молча пощипывал бородку и рассеянно глядел куда-то мимо собеседников. Трудно было представить себе в нем бунтаря, открывшего новое движение в живописном искусстве. Слава Крамского, как портретиста, была непревзойденной. Он пользовался огромным влиянием и уважением среди высокопоставленных лиц. Вот и сейчас выставку украшали его работы — портреты графа Валуева, генерала Исакова, лейб-медика Боткина… Великолепные портреты!»
«Партия Петра» — потомки тех, к кому царь рубил окно в Европу, то есть немцы и французы, в своих обзорах Передвижной выставки дали разные оценки полотну «Утро стрелецкой казни». В немецкой газете Moskater Deutsche Zeitung сообщалось, что сцены картины «производят решительно эффектное впечатление». Во французском Journal litteraire de Saint-Pdtersbourg критик Жан Флери заметил: «Эти стрельцы не мученики, умирающие за свою веру, а жертвы политики, потому они не выражают никакого энтузиазма, держатся подавленно, с опущенными головами… Однако такая, как она есть, картина — мощное произведение». Эти строки перевела Сурикову с французского жена его Елизавета Августовна. Семья, как говорится, думала о судьбах России вместе со всей передовой общественностью.
На лето Суриковы решили снять дачу. Муза истории не оставила казака и там.
Глава 9
СУРИКОВ В ПЕРЕРВЕ —
МЕНШИКОВ В БЕРЕЗОВЕ
«Адрес мой: станция Люблино, деревня Перерва, по Московско-Курской железной дороге», — сообщал Василий Суриков в Красноярск летом 1882 и 1883 годов. Теперь это железнодорожная платформа «Перерва» Курского направления Московской железной дороги.