Жили Суриковы тихо, обособленно. Вечерами в домашнем кругу Иван Васильевич любил петь старинные казачьи песни, аккомпанируя себе на гитаре. Играл он хорошо, и голос у него был звучный и красивый.
Прасковья Фёдоровна грамоте не была обучена, но она обладала богатой фантазией. Сама придумывала узоры для ковров и шалей и часто вплетала в узор нарядные изображения цветов и трав, увиденных в природе. Она умела вязать кружева, шить, вышивать и была отличной хозяйкой. Нрава она была неразговорчивого, но подле неё троим детям жилось интересно… Она знала много сказок и песен, а в сундуке её лежали пёстрые сарафаны, телогрейки на меху, парчовые платки-повойники. Вася часами любил разглядывать их и никак не мог наглядеться на всю эту красоту.
Жили Суриковы в Красноярске, пока Иван Васильевич не почувствовал себя плохо, — в роду у него была чахотка. Два брата его совсем молодыми умерли от неё. И тогда Иван Васильевич попросился у начальства перевестись по службе куда-нибудь подальше от города — в степное село, где был лечебный воздух и кумыс. Просьбу приняли во внимание и перевели его в село Сухой Бузим, за шестьдесят вёрст от Красноярска.
МЕДВЕДИ
В Сухом Бузиме дома стояли рубленые, двухэтажные, как крепости, огороженные высокими, глухими заборами. В степи за селом паслись стада рогатого скота и табуны коней. Земля была плодородная, хлеб родился щедро, покосы были богатые. Дом, который снял Суриков, стоял, как фонарь, на бугре, и отовсюду его хорошо было видно. Под самыми окнами протекала речка.
По субботам во всём селе топили бани. Дымки в морозном воздухе стояли столбиками. Бузимовцы парились вениками в жарко натопленных баньках, выскакивали на мороз, валялись в снегу и — обратно, в пар!
Через двор по расчищенной дорожке меж сугробами хорошо было в субботний вечер бежать за матерью из дома к бане.
В чёрном небе стояла луна, и две лёгкие тени скользили рядом по сугробам. Вася смотрел на луну, и ему казалось, что у этой круглой рожи есть глаза и рот.
Однажды оба до смерти напугались. Вышла, как всегда, Прасковья Фёдоровна с Васей из бани, глядит — забор меж дворами повален, а на бревне, весь чёрный при луне, сидит на задних лапах медведь. Сосед держал его на цепи у себя во дворе. Видать, мишка с цепи сорвался, повалил забор и уселся на бревно. Сидит, не шевелится.
Прасковья Фёдоровна, как увидела косолапого, схватила сына на руки, прижала его к себе и помчалась, не чуя земли под ногами. Уже в сенях еле отдышалась…
Второй раз довелось Васе повстречаться с медведем на воле. Пошёл Вася с бузимовскими ребятами в лес по ягоды. Незаметно забрели в глушь. Вдруг слышат мальчишки — хрустит кто-то. Смотрят, а из-за деревьев медведь идёт-переваливается, и прямо на них. Перепугались ребята, побросали лукошки и — наутёк! А медведь — за ними, бежит, не отстаёт. Добежали до опушки, через луг к реке, да прямо с обрыва — в воду. Переплыли на другой берег, притаились в кустах и сидят.
И тут Вася увидел, как медведь с обрыва съезжал. Сел на задние лапы, передние вытянул и, как на салазках, съехал по песчаному откосу к воде. И как ни страшно было, все ребята до слёз хохотали, притаясь в прибрежных зарослях.
МАЛЬЧИШЕСКИЕ ЗАБАВЫ
Как умели нырять и плавать бузимовские мальчишки! И столбиком, и на спинке, и сажёнками, не боялись с плотины в бурный поток кинуться, чтоб достать со дна горсть речного песка. Вася у них всё перенял. Самое интересное и опасное было нырять под плоты. Однажды он нырнул, да не рассчитал и вынырнул раньше срока. Вода поволокла его под балками, они были склизкие, и между ними сияло небо. Здесь, под водой, мелькая в прорезях, оно казалось намного синее… Вася едва выкарабкался из-под плота и вылез на берег. Маленький, скуластый, с прилипшими ко лбу волосами, бледный, дрожа от страха и боли, в синяках и ссадинах, он прыгал на одной ноге (в левом ухе булькала вода), потом улёгся на песок и закрыл глаза в изнеможении. Всё казалось, что вода мчит его под балками и небо, как синими лезвиями, режет, режет его по телу… Ох, и страшно!..
Вася вздохнул и открыл глаза. Над ним опрокинулось чистое небо, только сейчас оно было куда светлее! Он вскочил, натянул порточки, рубашку, подпоясался кушаком и пустился догонять товарищей…
И ещё была одна радость — ходить с отцом на охоту. В первый же раз, как только он получил ружьё, удалось ему так метко прицелиться, что он снял глухаря с ветки. С тех пор отец часто брал его с собой в тайгу.
Однажды он нарочно отбился от отца и, заплутавшись, весь день пробродил по тайге совсем один. Дичи настрелял уйму, но домой выбрался только к вечеру.