— Пади, как пал Монсегюр! — возгласил темный рыцарь и обрушил меч. Он — тот, другой и совершенно не знакомый самому себе, Прошкин — попытался уклониться, чтобы смягчить удар, но от этой обрушившейся на него с неожиданной стороны силы стал терять равновесие и соскальзывать из седла.
Спрыгнуть с коня тоже стало уже невозможно — длинный, окованный полосами стали носок его обуви зацепился за плащ, нога запуталась в стремени, и падение приобрело угрожающую стремительность — шнурок, закреплявший плащ на шее, больно сдавливал горло, обещая скорое удушье. Он бросил повод в надежде разорвать предательски прочный шелк или сорвать закреплявшую шнурок пряжку и избавиться от облепившего его как саван плаща. Конь, перестав чувствовать уверенную руку всадника, испуганно всхрапнул и отпрыгнул, испытывая степень дарованной новой свободы. Мир перевернулся перед Его глазами и верх смешался с низом — Он сознавал, что сейчас соединится с землей и того Его, к которому он прежний даже не успел привыкнуть, в прах растопчут тяжелые и звонкие копыта тысяч лошадей… Останется лишь скорбь и прах как последний памятник тлеющим стенам забытого за эти несколько богатых странствиями и битвами лет Монсегюра…
От смерти под конскими копытами Прошкина спас мерзкий запах сердечных капель и ледяное прикосновение к виску. Жизнь — настоящая, сегодняшняя, теплая и привычная — возвращалась к нему вместе с отблесками закатного солнца и начальственными криками Корнева:
— И еще раз вам повторю, Георгий Владимирович, голова майора государственной безопасности — это не место для сомнительных научных экспериментов! — руководитель, похоже, не на шутку разошелся, отчитывая Борменталя. Проштрафившийся доктор успел вернуться в палату с темным стеклянным пузырьком лекарства и стаканом воды. — Так что потрудитесь привести товарища Баева в человеческий вид, пока еще кого-нибудь инсульт не хватил!
— Хотя я и не цирюльник, — гордо защищался Борменталь, — но никакой связи между прической Александра Дмитриевича и недомоганием Николая Павловича не усматриваю…
— Вы еще ему поставьте ваш любимый диагноз: товарищ Прошкин переутомился, — Корнев очень похоже изобразил манеру Борменталя говорить, четко отделяя слова друг от друга паузой.
— Я полагаю, это последствия его недавней травмы, — продемонстрировал недюжинные медицинские знания Баев. Сейчас он стоял за изголовьем кровати и прижимал к вискам Прошкина источники спасительного холода — серебренный портсигар с одной стороны и рукоятку пистолета с другой. — Возможно, Георгий Владимирович не знает, но Николай Павлович некоторое время назад каменные ступеньки крутой лестницы головой пересчитал. Так сказать, издержки профессии, повлекшие легкое сотрясение мозга…
Борменталь воздержался от комментирования подобных дилетантских диагнозов, только вздохнул с мученическим выражением на лице. Корнев продолжил:
— Мне, Георгий Владимирович, ваша профессиональная позиция не понятна: одного вы не стрижете, второго душевно здоровым признаете, третьего и вовсе отравить хотите…
— Чем? — совершенно сбитый с толку Борменталь опустился на подоконник.
— Как это чем — сами подумайте! Или вам неизвестно, что соединения свинца, содержащиеся в типографской краске, чрезвычайно токсичны и могут отравление вызвать? — Корнев осуждающе покачал головой. — Каждый школьник сейчас знает, что по этой причине продукты питания ни в коем случае нельзя в газету заворачивать! А у вас что там, на подоконнике?
— Ах, вы об этом, — несколько успокоился доктор, рассматривая натюрморт из разложенных поверх газеты бутербродов с изрядно подтаявшим за день маслом и заветрившейся колбасой. — Это Алексея, Субботского, завтрак — он его утром с собой принес…
— Пусть, значит, Алексей Михайлович травится — медицине это безразлично. Вот какой вывод должен сделать любой бдительный гражданин, увидав такую икебану! — снова осуждающе покачал головой Корнев. — Уберите это безобразие немедленно и давайте сюда газету!
Борменталь с видом мнимой покорности переложил бутерброды на тумбочку, отряхнул с газеты крошки, сложил ее пополам и протянул Корневу. Неожиданно к изрядно помятым, перепачканным маслом страничкам протянулась холеная рука Баева:
— Я так отстал за время болезни от политических новостей, дайте я просмотрю… — Саша успел поймать краешек газеты.
— Вам, Александр Дмитриевич, нужно нервную систему беречь! А то не ровен час — опять переутомитесь! Как выпишитесь из больницы — в библиотеке все сразу и прочитаете… — Корнев решительно взял газету за другой край и потянул к себе.
— Хоть дату можно посмотреть, — упорствовал Саша.
— Она не заслуживает внимания! — тянул сильнее Корнев.
Борменталь пожал плечами:
— Какая бессмысленная свара! У меня таких газет в ординаторской — полным-полно…
— Именно таких? — быстро развернулся в сторону двери Корнев.
— Конечно, «Комсомольская правда», и все они совершенно новые… — Корнев уже шел по коридору в сторону ординаторской, за ним едва не бежал Баев.
Брошенная мятая газета опустилась на живот спешно покинутого коллегами Прошкина. Он автоматически взял шуршащий листок и поднес к глазам. 10 сентября 1939 года, вот и «Пакт о ненападении», вот и фотография со знакомой фигурой товарища Молотова… Сомневаться не приходилось — перед ним та самая газета, прилетевшая из завтрашнего дня немыслимым путем, что читал Феофан во время их последней встречи. Объект бесплодных ночных поисков. Даже в нынешнем плачевном состоянии здоровья Прошкину не составило труда восстановить путь опасной фальшивки. В нее была завернута еще не изданная книга с инструкциями для Тимура и его команды, которую принес в Управление старичок, сильно смахивающий на сбрившего бороду Феофана — известного также как гражданин Чагин. Старичок оставил сверток для товарища Баева. Прошкин прекрасно помнил, как сам лично снял с книжки газетную обложку и обернул матерчатый томик в миллиметровую бумагу — чтобы выглядел более аккуратно. А газету, не разглядывая особо, бросил на обеденном столе. Потом Леша замотал в этот примечательный полиграфический продукт пару холостяцких бутербродов.
Прошкин закрыл глаза, подождал несколько секунд, в надежде, что газета развеется так же, как его недавнее видение из рыцарских времен. Увы, чудеса не происходят в день по два раза. Он сел на кровати, плеснул в мензурку, украшенную мерной шкалой, бурую жидкость с концентрированным запахом подмороженного осеннего сена, разбавил водой до помутнения, залпом выпил, подождал еще несколько секунд, взял газету и отправился на поиски руководства. Делать более широкие логические выводы о тайном смысле необычной газеты было вне его компетенции.
28
— Давайте установим хронологическую последовательность, — Корнев стал делать отметки на прикрепленной в ординаторской для студентов — медиков доске, а Прошкин и Баев, как примерные ученики, сидели на кушетке и кивали.
— Александра Дмитриевича привезли в больницу в 5-30 утра. Факт этот не афишировали. Официально извещать, что он болен гепатитом, мы стали только через сутки. Пожилой гражданин, который принес книгу, появился в управлении около 10 утра того же дня — то есть через четыре часа. Он мог и не знать, что Александр Дмитриевич попал в больницу. Возникает вопрос: какова была цель этого человека? Порадовать товарища Баева историей про юных пионеров?
— Какой-то идиотизм! Мне эта повесть показалась совершенно нелепой… — возмутился Баев. — Зачем детям среди ночи старушкам воду разносить? Да еще и в такой глубокой тайне?
— А мне — довольно-таки подозрительной! — вставил Прошкин.
— Естественно предположить, — продолжал Корнев, — что незнакомец стремился передать Александру Дмитриевичу именно газету, в которую была обернута книга, причем так, чтобы она не привлекла к себе внимание посторонних. Но в то же время обратила на себя внимание адресата. Я думаю, сигнальный экземпляр книги, еще не поступившей в массовое производство, был избран именно с целью обратить внимание Александра Дмитриевича на необычную дату публикации «Комсомольской правды». Собственно, поэтому он и настаивал на личной встрече, а потом долго ждал, чтобы убедиться — книга доставлена вместе с оберткой! У вас, Александр Дмитриевич, есть какие-то предположения?