- Почему - не надо? - насторожился Громов. - Что, Саня, ты имеешь в виду?
- Дайте мне лист бумаги и ручку, - отстранённо глядя в сторону, попросил Романов.
- Зачем?
- Рапорт хочу написать. Об отставке. Не могу я больше. Отпустите, пожалуйста, Палыч...
Надломилось что-то в старшем лейтенанте, короче говоря. Провести долгое время в знойном и тесном плену, без воды, среди разлагающихся трупов, это, доложу я вам, совсем и не шутка. В том смысле, что дорогого стоит...
Вот, у Романова - в результате всего пережитого - и произошёл психический срыв-сдвиг по фазе. Неслабый такой, по полной и расширенной программе.
К этому "сдвигу" мы ещё вернёмся. Обязательно.
Только чуть позже...
Глава девятая
А вон там - седые генералы...
Спасательная команда доставила в "ооновский" лагерь двоих выживших и восемь трупов.
Через полтора часа прилетели и генералы.
Объявили траур. Ну, и понятное дело, "особый режим". Типа - на всякий пожарный и экстренный случай, как и полагается...
На следующее утро, сразу после завершения завтрака, состоялось общее построение списочного состава корпуса (за исключением тех, кто в плановом порядке нёс боевое дежурство). Вернее, что-то вроде траурно-похоронного митинга.
Сперва Виталий Палыч, хмуро глядя в сторону, сказал несколько дежурных фраз в чисто философском ключе - о превратностях злокозненной Судьбы и о высокой миссии воинского братства.
Потом слово взял Фрэнк Смит.
Генерал Смит был уже достаточно пожилым человеком, поэтому его сразу же пробило на слезливую сентиментальность: сплошные перлы о священном рыцарском долге и о цене, которую всем нормальным людям (то бишь, бойцам), приходится платить за достойное выполнение вышеозначенного долга. О непомерно-высокой цене...
В конце речи старичка потянуло на воспоминания о своей славной армейской юности, которые (вполне прогнозируемо), завершились декларированием следующего стихотворного текста:
Смерть пришла из ниоткуда.
Просто проходила мимо.
Огонёк наш увидала.
И на ужин заглянула.
Просто проходила - мимо...
Говорят, страшнее нету
Смерти, что проходит мимо.
Что зовёт неотвратимо
В Край Несбывшихся Надежд,
Всем подмигивая - криво...
И тогда она пришла.
Хмуро дунула на угли.
За собою позвала.
Мы ушли за нею - в джунгли.
За собою - повела...
Джунгли - страшная планета.
Сорок пацанов - в пути.
До десятого рассвета
Только трое добрели.
Джунгли - страшная планета...
Молодыми уходили.
Не считая вовсе дни.
Месяц - в зеркале обычном
Лишь седые старики.
Молодыми - уходили...
Сорок лет прошло.
Всё помню.
Каждый шорох - в этих джунглях.
Каждый крик и каждый вздох свой.
И предсмертный хрип друзей.
Что поделать, коль солдату
В этой жизни достаётся,
Позабыв о страхе смерти,
Только честь свою спасать.
От Судьбы и от начальства.
От предательства и страха.
От себя и от безумства.
Только - честь свою - спасать...
После трескучего траурного салюта, произведённого, как и полагается, из винтовок М-16, восемь чёрных мешков с трупами сослуживцев торжественно загрузили на борт "ноль-один".
Ещё через пару-тройку минут вертолёт взлетел в небо и взял курс на средиземноморское побережье.
Печальная церемония была завершена, служивый люд принялся разбредаться - кто куда: одни проследовал на вверенные объекты, другие - в жилые палатки.
- А мы? - спросила Ванда.
- Может, братья и сёстры, в столовую заскочим? - предложил Егор Леонов, находившийся после недавнего происшествия с тремя успешно-застреленными диверсантами на заслуженном "больничном". - Лично у меня, когда нервничаю или, к примеру, сильно волнуюсь, аппетит зверский просыпается.
- Принимается...
Они шагали между идеально-ровными рядами пятнистых палаток, и Лёха ворчливо бормотал под нос:
- А седовласый генерал Смит, оказывается, пиит завзятый. Да, дела-делишки. Кто бы мог подумать. Джунгли, блин горелый, понимаешь, страшная планета. Ну, надо же, придумщик мечтательный...
- Не нравится - придумай лучше, - отстранённо улыбнувшись, посоветовала Ванда. - Ворчун белобрысый.
- Давно уже всё придумано. Года три c половиной тому назад, по аналогичному скорбному поводу.
- Так зачти. Если, конечно, не замучен стеснительностью излишней.
- И зачту, не вопрос. Только, извини, на русском языке. Слушай.... И когда торжественно, печально, под оркестр гроб тот понесли, стало скучно, вдруг, необычайно. Мы ушли.... Мы ушли в тот сумрак тёмно-синий. В те кусты - сплошная бузина. Помянули над чужой могилой, как ты и просил - тебя.... А вон там - седые генералы. Надрываются, весь белый Свет любя. Похрен. Наливайте, братцы, снова. За - тебя.... Ну, как?
- Внушает...
- А можно и мне маленькой скромной виршей отметиться? - помолчав с минуту, поинтересовался Леонов. - Тоже на русском, понятное дело? Спасибо, друзья боевые, за оказанное доверие. Итак.... Вы - психолог? Да, ладно. Вы - клоун из бродячего цирка. В детстве вас видел на арене. Помню.... Что вам надо? Я искренне не лезу в бутылку. Просто оставьте меня в покое.... Как это - поздно? Упал вертолёт, там были люди, которые мне дороги. Да, я печален, и застрелить готов любого, кто станет на моей дороге к моргу, где они лежат - мёртвые - все.... Я клянусь, что буду спокоен. Пистолет отдам без боя, вовсе.... Пропустите, пожалуйста, доктор. Я посмотрю только, как они там - мои Дикие Гуси...
- Аж, до слёз пробрало, - жалостливо шмыгнула носом Ванда. - Шагаем, пииты в погонах. Шагаем...
Они, набрав на пластмассовые подносы всякой съедобной разности, расположились за дальним столиком.
- Эх, помянуть бы ребят по-человечески, - вздохнул Леонов. - В том плане, что выпить - по сто положенных грамм.
- Не вопрос, как вы, господа военные, любите говорить, - извлекая из своей объёмной дамской сумочки маленькую плоскую бутылку, хмыкнула Ванда. - По сто грамм, к моему большому сожалению, не получится. Двести пятьдесят разделить на три, это будет...
- По восемьдесят три, запятая, и три в периоде грамма на брата, - подсказал Петров. - Ну, и на сестру.... А что это за напиток?
- Виски - "Белая лошадь". Сгодится?
- Она ещё спрашивает. Срочно освобождаем бокалы от пошло-приторного апельсинового сока и наполняем их по-настоящему благородным напитком.
Они освободили и наполнили. А после этого, молча, и без тостов, выпили. Потом наспех закусили и помолчали...
- А что это, Леон, ты в последнее время такой задумчивый и слегка заторможенный? - спросил Лёха. - Ходишь, как в воду опущенный. В том глубинном смысле, что словно бы стукнутый пыльным мешком из-за угла. Причём, точно по темечку.... Случилось что?
- Случилось..., - тяжело вздохнул Егор.
Вздохнул, а после этого подробно, ничего не утаивая, рассказал о неожиданных и кровавых событиях, произошедших на днях в узкой песчаной лощине, расположенной недалеко от приснопамятного Чёрного ущелья. О троих насквозь-непонятных деятелях в светло-бежевых тюрбанах, застреливших уважаемого Аль-Кашара, и о связанном Артёме Белове. О своих метких выстрелах и об отрезанной рогатой голове инкуба, найденной в брезентовом рюкзаке с приметной эмблемой. О странной реакции Аль-Салони и о последовавшей затем драке-схватке, закончившейся смертью молодого бербера. О своём осторожно-взвешенном решении (чисто на интуиции), "замести следы" и о встревоженных многознающих генералах, тут же вылетевших (с неожиданными пустынными трофеями), на некую тайную "столичную базу".
- Ничего себе, дела-делишки, - восхищённо взъерошил ладонью волосы на затылке Петров. - До чего же наш беспокойный Мир богат на разнообразные загадки, шарады и ребусы. Офигеть и не встать, мать его надолго.... А то, что ты решил слегка "затихориться" и притвориться полностью неосведомлённым - оно очень даже правильно. За излишние знания, как утверждал покойный Аль-Салони, и голову могут оторвать. Причём, запросто, не задавая глупых вопросов и ни капли не сомневаясь.... А на нас с Вандой можешь смело положиться. Никому не проболтаемся. Железобетон и могила.