Широкое лицо матроса, обрамленное густой каштановой бородой, было бледным, рот судорожно подергивался.
— Ну и молодчага ты! — хлопнув широченной ладонью Анисима по плечу, сказал матрос. — Здорово, ты их накрыл! Какой части?
— Сводной дружины, — ответил Анисим, тяжело дыша.
— Ай, братишка! Ну и парень!..
Трушин выхватил из-за пояса новенький наган, подбросив его на широкой ладони, точно любуясь им, протянул Анисиму:
— Держи! За боевое отличие дарю тебе, братишка! От помощника Сиверса, моряка Балтийского флота, понял? Бери!
Анисим взял револьвер, бережно засунул за пазуху ватника.
Трушин, заметив на рукаве Анисима кровь, спохватился:
— Э-, братишка, ты ранен… Давай, перевяжу.
Достав из кармана бушлата пакет с бинтом, Трушин ловко перевязал руку Анисима повыше локтя.
Они вылезли из-под моста. Красногвардейские цепи успели уйти далеко вперед. Винтовочная стрельба становилась все реже и глуше, удаляясь в сторону города.
— Ну, братишка, ты можешь топать дальше? — спросил Трушин.
Анисим пьяно кивнул головой. Трушин добродушно и вместе с тем покровительственно подмигнул ему. Зачерпнув в горсть снега и запихивая его в пересохший рот, Анисим бросился вслед за матросом догонять красногвардейские цепи.
День все еще хмурился, когда советские войска вошли в Ростов, Но невзрачная погода не могла омрачить радостного настроения рабочих. Они толпами выходили навстречу своим избавителям.
Уже сутки Темерник и Олимпиадовка были в руках местных большевиков. По опустошенным улицам и переулкам бродили остатки озверелых корниловцев, из-за каждого угла встречали красногвардейцев обстрелом. Из окон многих домов все еще сыпались пули, слышался звон разбиваемых стекол.
Дружина, в которой сражались Анисим и Яков Малахов, заметно поредела; свернутой колонной она проходила станционные пути. Пробежали пустынный вокзал. Широкие выбитые окна дышали холодом разрушения. В первом классе — едкий запах пороха, горелого тряпья. На грязных плитах пола — обломки мебели, вороха расстрелянных гильз, пулеметных лент.
На привокзальной площади — опрокинутые извозчичьи экипажи, двуколки, тачанки, снарядные ящики. Стаи ворон с шумом поднялись с площади, закружились с голодным карканьем в сумрачном небе.
Перед мостом через зловонную речушку Темерник колонна остановилась. У моста на трамвайном столбе покачивался человек. Подавляя в себе дрожь, Анисим подошел. Столб был невысок, ноги повешенного болтались на сажень от мостовой.
Это был пожилой мужчина, одетый в ластиковую засаленную блузу и такие же потертые на коленях, запачканные столярным клеем штаны. Круглая голова отсвечивала иссиня-белой лысиной, от нее обегали к затылку жидкие седоватые волосы. Длинные руки свисали вдоль рыхлого, по-старчески тучноватого тела. На костлявых пальцах Анисим в одно мгновенье разглядел знакомые пятна лака. Это был Иван Игнатьевич…
…Бой затих только к вечеру.
Получив в штабе пропуск, Анисим поднимался по безлюдной, тонувшей в сумерках улице Темерника. Город был безмолвен, как кладбище. Ни одного огонька не светилось в окнах домов.
Анисим шел быстро. Сердце учащенно билось. Наконец-то он увидит жену, отдохнет после двухнедельной боевой жизни… Левая рука, заново перевязанная в полевом госпитале, при каждом шаге, отзывалась болью. Голова гудела.
Анисим толкнул ногой калитку, вошел в тихий дворик. Окна флигелька, в котором жил Иван Игнатьевич, были темны.
Флигелек выглядел теперь еще ниже, невзрачнее. Анисим представил маленькую комнатку, верстак, развешанные на стене столярные инструменты, вспомнил всегда приветливое лицо хозяина, дружеские сборища, на которых не раз слышал слово Ленина, — и почувствовал, как горло сжимают горячие спазмы.
На стук никто не ответил. Постучал еще раз. Молчание….
Тогда он бросился к двери и нащупал замок. Только тут подумал о том, что со времени последнего свидания с Липой прошло около двух месяцев, и за это время могло случиться многое. Но он тут же отогнал мысль о несчастье и, еще раз выйдя за калитку, вернулся к флигельку, присел на подгнившие деревянные ступеньки, решив, что Липа могла уйти куда-нибудь и скоро вернется.
Прошло не менее часа. Каждая минута казалась Анисиму утомительно-длинной. Он снова вышел за калитку и встретился с закутанной в шаль маленькой женщиной. Это была Василиса Ивановна, жена Ивана Игнатьевича. Она не сразу узнала Анисима и некоторое время невпопад отвечала на его вопросы. Она походила на безумную.