Семенцов сощурил трезвые пронзительные глаза, сделав скорбную гримасу, подхватил:
Властно, словно взломавший оковы снега и льда половодный ручей, хлынула сочиненная полуграмотным кагальницким рыбалкой выстраданная песня. Мягко гудели басы гармони; полутоня и всхлипывая, звенели дисканты, вторя знакомым, хватающим за душу словам. И стало так, будто шире раздвинулись стены хаты, распахнулись окна, и дохнул в них крепкий солоноватый морской ветер, Аниська сидел с приятно затуманенными глазами, чуть приоткрыв, рот. Сладкий яд грусти проникал, казалось, в самое сердце, но оно не слабело от этого, а билось все крепче и сильнее:
«Вот отзову сейчас Митрича и скажу все, — пускай посмеется, откажет, ну и что же?» — подтягивая дружному пению, думал Аниська. Выпитая водка начинала горячить кровь, придавала смелости. А братья Кобцы все пели, склонив на грудь головы:
Казалось, забыв обо всем на свете, рассказывали они под гармонь о своей горькой, обстрелянной казачьими пулями доле, поведывали друг другу мечту о Дубе с парусом в семьдесят аршин, о Дворянском заповедном куге, рыбном неизбывном гнездовье. Кобцы, казалось, готовы были петь долго, но хозяин уже нетерпеливо раздвигал опустошенные бутылки, звякал стаканами. Видимо, не для песен принимал он гостей.
— Стоп, ребята! — лихо крикнул он. — Не про то нам спивать надобно! Нету промеж нас тех, кто с пихрою пополам. Нету Емельки Шарапова. И ненадобно, братцы! Для Семенца он и не нужен. Семенцу честных рыбалок жалко. Скажите, кому не жалко Данилу Чеборца, Бакланова, Панфила? Кому не обидно, что такие лисовины, как Шарап, бартыжают по кутам, а честные рыбалки болтаются по болотам да ерикам? Не надо мне таких, как Шарап. Мне таких надо, чтобы не кормили охрану рублями, а чтоб на сколько поймали, то и наше. Верно, братцы?
— Верно, Андрюша, — отозвались в один голос Кобцы.
— А ежели верно, — продолжал Семенцов, трезво поблескивая глазами, — то нужно и честным людям волю дать. Довольно Шарап нагулялся. Разве мало у нас хороших рыбалок? Враз любую ватагу сгуртуем. А за справу и не беспокойтесь.
— Век будем тебя благодарить, Андрей Митрич, — сказал Пантелей.
Аниська сидел, как на колючках. Было ясно — он опоздал и пришел к концу какого-то уже завершенного Семенцовым дела.
— Ты не пей больше, хлопец, — отечески ласково шепнул на ухо Семенцов и отодвинул от Аниськи стакан.
Аниська обиженно повел бровями и неожиданно для самого себя вымолвил:
— Вы, Андрей Митрич, бросьте кренделя расписывать, пора и мне о своем деле поговорить. Только мне по секретности… Из хаты бы выйти.
Аниська встал из-за стола, вышел во двор. Прохладный ветерок отрезвил его.
Аниська ждал шагов Семенцова, но Семенцов не выходил. Неужели хозяин остался равнодушным к его просьбе говорить о деле? Возможно, он снисходительно пропустил ее мимо ушей и не заметил ухода случайного гостя?
Гордость Аниськи была возмущена. Оскорбленный, он шагнул к калитке. И вдруг дверь хаты скрипнула. Аниська продолжал идти.
— Эй, ты! — окликнул его знакомый насмешливый голос.
Аниська остановился. Твердым шагом подошел к нему Семенцов, плутовато уставился в него.
— Ну? Чего же ты? Сказал выйти, а сам уходишь. Отец вместо себя договариваться прислал, да?
Аниська с угрюмой прямотой глянул Семенцову в глаза.
— Чего там отец… Отец не такое думает, так и я под его дудку танцевать буду?
Семенцов удовлетворенно улыбнулся.
— Ишь ты. Да ты, я вижу, парняга бравый, а обидчивый, не меньше батька. Ты и прасола напугал так, что долго будет сниться долг Семки Аристархова.
— За дело напугал, Андрей Митрич. А вы, ежели догадываетесь, зачем я пришел, говорите сразу: можно мне с вами о деньгах потолковать?
Семенцов задумчиво крутил ус.
— Что ж, говори, — равнодушно ответил он и сел на завалинку.
Аниська поборол смущение, начал:
— Значит, можно о деньгах творить? Да ежели другим можно, то почему мне нельзя? И ежели Кобцы рыбалки, то разве я хуже их?
При этих словах. Семенцов насмешливо свистнул.
Аниська продолжал:
— Слыхал я, что вы помощь даете рыбалкам. И прямо скажу, дайте мне на справу денег — и квиты.
Семенцов дохнул сивушным запахом прямо Аниське в лицо.
— Почему, вроде, как для себя просишь? Кажись, не схоронил еще батька, а корчишь заглавного хозяина. Где это видано?