Голубая кружка
В конце концов и Шестая Краинская бригада покидает родной горный край, под Грмечем, и направляется куда-то в сторону Врбаса — студеной реки. Только теперь, по сути дела, и стала она настоящей армией, потому что, покуда ты, братец, таишься у околицы родного села да возле отцовского порога, никакой ты еще не солдат — потому что солдат должен уметь воевать везде и всюду…
— Вплоть до изгнания оккупантов из нашей многострадальной родины, — повторяет кашевар Перайица отрывок фразы из какой-то статьи, присяги вроде бы, беспрестанно озирается на знакомые с детства горы, и кажется ему, что это его самого изгоняют из родного дома. — Вот оно как все перевернулось: думаешь одно, а выходит другое.
Каждая из «старых» краинских бригад уже имеет свое лицо, и это хорошо известно высшему командованию. Одна незаменима в атаке, другая опять же мастерски, ведет уличные бои, третья настропалилась на очистке территории от четников, четвертая…
О Шестой известно, что лучше ее нет в дефанзиве, в обороне значит. Стойко сражается она на своем участке, и когда враг жмет уж особенно сильно, бьет из всех орудий, а то и самолеты пускает в ход — и тогда не так-то легко заставить эту бригаду отступить. За спиной у бойцов родные села, дома, семьи, и отступать некуда. Замри там, где оказался, собери все силы и, не сводя глаз с прицела, поджидай стрелковую цепь врага.
Плетется рота кашевара Перайицы в хвосте колонны, все глубже засасывают ее незнакомые перелески, заросли кустарника и ущелья, а родной Грмеч то здесь, то там показывает им свою горбатую спину, и смотришь — уже вдалеке подергивается дымкой, весь прозрачный и голубой — и есть он и нет, — будто сон.
— Кум Перайица, неужто вон там — мы? — спрашивает тощий лохматый боец, совсем еще мальчик, и тянет руку в сторону горизонта.
— Мы, мы, дорогой крестничек. А ты шагай, незачем туда и смотреть.
— Ну, если бы мне кто раньше сказал, что Грмеч такой голубой, — никак бы не поверил. У нас дома есть такая кружка, привез дядя Вук из Крупы.
— Забудь ты, сыпок, кружки да чашки, — отмахивается от него Перайица, и вроде бы ему слезы подступают к глазам, сам не знает отчего: из-за дяди Вука, Грмеча или этой проклятой голубой кружки.
Устраиваясь на ночлег, Перайица ерзает, пыхтит и наконец закуривает. Из темноты окликает его знакомый ребячий голосок:
— И ты не спишь, кум Перайица?
— Да ты-то что не спишь, паренек? — удивляется кашевар. — Я человек пожилой, ко мне сон не сразу приходит, а ты, братец, как-никак молодой, ты-то что?
— Больно мне тоскливо, кум.
— О голубой кружке вспомнил, а?
— Да вроде и о ней. Откуда знаешь?
Утром выяснилось, что ночью только из их роты сбежало двое бойцов. А сколько из всего батальона, еще неизвестно.
— Теперь они прямо под Грмеч, переночуют дома, а утром в Оканову рощу — там собираются все беглецы: «Такие и такие дела, товарищ Мане, явились в вашу часть. Не изменили мы нашему святому Энобу [22], только не можем без Грмеча, и решай с нами как знаешь».
Так рассуждает вслух кто-то из беспечных ротных шутников, а невыспавшиеся бойцы угрюмо цедят:
— Бандиты, надо таких расстреливать на месте.
— Попробуй догони. Мане всех принимает в свою роту, откуда бы ни явились.
В следующую ночь дезертировало еще больше. Политкомиссар, выслушав донесение, говорит командиру:
— Нам бы поскорее перебраться через реку — и отсев прекратится. Эти грмечские горцы боятся воды больше, чем вражеских бункеров.
На третью ночь, неспокойную и ветреную, из Перайициной роты сбежало почти целиком отделение во главе с командиром и пулеметчиком. Мальчонка, встрепанный, рано утром влетел в хибару, где ночевали кашевары, и испуганно оглядел темную, битком набитую комнатку, а заметив своего крестного, просиял:
— Ну и напугался же я: думал, и тебя нет.
— Куда я денусь?
— Да вон, сбежал ведь наш пулеметчик Гойко.
— Эх, крестничек-крестничек, одно дело я, а другое — Гойко, — в голосе кума чувствовалась досада. — Не сидят у него на шее восемьдесят верзил, которых надо каждый день накормить. Не так-то легко бросить свою поварешку, сыночек. Понял я это сегодня ночью, пока вертелся под этим одеялишком.
— Не думай, нелегко и им будет добраться до Грмеча, — угрюмо проговорил кто-то из бойцов. — Снова придется пройти по шоссе, а там, сам знаешь, что ни шаг — патрули. Не ровен час — дойдет до заварухи.
Когда рота построилась для марша, за ближними холмами под Грмечем затарахтели винтовки и тут же затрещал пулемет.