Дверь закрылась.
— Как что? — заговорила оставшаяся. — Бабки, конечно. Вас же двое было, и два комплекта у меня ушло. Джинсовая заплатила за один, ты обещала принести после теста. Долго что-то списывала, упаришься тебя тут ждать. По коридорам начальники ходят, торчать мало весёлого. Ну, давай же!
Ева вконец растерялась.
— Я… а разве… почему… а сколько нужно?
Женщина ухмыльнулась.
— Сама знаешь. Напомнить? — Она назвала цифру, и у Евы сердце ушло в пятки. Даже муки живота на минуту отступили.
— Но это… это… — Бедная девушка не находила слов. Потом нашла — неудачные. — Но это очень дорого!
— Дорого? — Ещё более наглая ухмылка. — Ничем не могу помочь. Спрос большой, предложение — наоборот. Пойми, не могу я по-крупному мухлевать. Ваш брат трусит уничтожать лишние тесты, кладёт оба прямо в стопку, а в комиссии считают. Один-два лишних ещё пролетят, ошибиться всякий может, а по-крупному нельзя. Заподозрят, начнут сверять, присматриваться. Ксерокопия от типографского текста отличается, сама проверяла. Аннулируют весь тест, и что — деньги возвращать? Да ещё следствие заведут. Сегодня два комплекта дала, это максимум. Давай деньги, не томи.
— Но мне ничего не сказали! Дорого очень! Да и денег у меня нет. — Но ничего не помогало.
Напомнил о себе переполненный пузырь.
— Тётя, позвольте мне пописать! — попросила Ева, морщась. — А потом, — её прямо-таки подпирало на хитрость, — я заплачУ.
Видимо, хитрить наша простушка не умела, и прозвучало её обещание неубедительно. Тётка прищурилась:
— Заплати сначала, потом и лейся, песня, — грубо сказала она, преграждая путь в вожделённую кабинку.
— Но я… не успею. Очень по-маленькому хочу. Пустите, я по-быстрому.
— Вот и хорошо, что сильно хочешь. Значит, быстро расплатишься, может, и сдачу не возьмёшь даже. Гони монету!
— Я описаюсь, — пролепетала Ева, вся дрожа. Душой она не кривила.
— Давай кошелёк и дуй себе, я сама отсчитаю. А вообще-то страх не даст облиться. В чём домой-то пойдёшь?
Ева похолодела. Между ней и насущно потребным стояла стена, и ничего не помогало. Моча давила, изобретать новые доводы не получалось.
— Пустите, а! — Девушка аж прослезилась. Нет, мотают головой.
Что делать? Ева быстро шагнула к соседней кабинке, но туда же переместилась и "стена", положила руку на ручку дверки.
— Без шуток! Плати и фонтань себе.
Здесь глухо. Сколько ей удастся протерпеть? Минуты две сдюжу? Придётся отбросить стыдливость и спрашивать дорогу в женский рай пусть и у строгих дяденек при галстуках.
Морщась и зажимаясь, даже пританцовывая, Ева развернулась к двери, но внезапно услышала в спину:
— Ладно уж. Хлещи себе, а после потолкуем.
Ура! Девушка повернулась, прямо-таки влетела в кабинку, стала задом к унитазу. И вдруг увидела, что тётка тоже втискивается сюда.
— Пусти-ка, — бок почувствовал толчок. — Тут сиденье хитро опускается, сейчас помогу тебе.
Она протиснулась мимо посторонившейся Евы, но не стала возиться с сиденьем, а сзади захватила девичьи запястья и быстро, с хрустом выворачиваемых плеч, рванула вверх.
— А-а-ай!
Дикая боль в плечах. Еву согнуло в пояснице, она широко открыла рот и зажмурила глаза, вся охваченная одним, только одним желанием: сдержаться, справиться с пузырём, ни в коем случае не пролить! Сколько ушло времени на отчаянное сжатие сфинктера, она не считала, но когда чуток отошла и вернула себе способность видеть, слышать и ощущать, оказалось, что её руки выкручены и крепко привязаны к толстой трубе сливного бачка.
— Ты, сучка, обвести меня хотела! — с ненавистью выпалила тётка, зачем-то отряхивая руки. — Не выйдет! Ты вошла в мир приличных бабок, девочка, а здесь не шутят и поблажек не дают. Плата вперёд!
— Честное слово, заплачУ, только… — Едкие слёзы хлынули в нос. Ой, только не захлебнуться, голова-то вниз!
— Только вот "честные слова" здесь не в ходу. Не то общество! Ты сейчас вот выльешься, шмыг в дверь, и через минуту морду от меня воротить будешь — незнакомы, мол. И что тогда — киллера нанимать? Укокошит ведь, дурочка. Лучше заплати, пытку мочой ещё никто не выдерживал. Пораспирает тебя маленько, зато на всю жизнь врежется: платить надо вовремя, от долгов не бегать! Хочешь продлить обучение — я не против, всё равно скоро сдашься. Никто ещё сам себя не побеждал.
— Но я… я сейчас…
— Описаюсь, — подделала её голосок палачиха. — Валяй, девка! А я тебе ещё и помогу. — Оставив дверку кабинки открытой, она шагнула к раковине и пустила издевательски-тонкую струйку воды. — Завидуй, подражай! Сама бы пример показала, да жаль — перегородки между кабинками. Ладно, в крайнем случае я и на животик твой нажать могу. Чего упрямишься? Моя партия!
— Не надо-о-о! — Ева затрясла связанными руками, труба заходила ходуном, закачался сливной бачок.
— Тебе не надо — мне надо! — отрезала тётка. — Ещё застукают нас тут, надо же ускорить дело. Время — деньги, милочка моя.
Она вдруг равнодушно зевнула.
— Ладно, не буду, не буду я тебя жать. Я же вижу, ты думаешь о том, как бы мне ногой в живот загнуть, верно? И вообще, я добрая. Я передумала брать с тебя деньги за тест.
— Правда? — обрадовалась Ева. — Тогда развяжите меня, скорее, а то уже мокрое чую.
— Подвинься. — Она протиснулась, как бы невзначай прижав коленом девичьи ножки, дотронулась до начавших неметь кулачков. — Я не возьму с тебя денег за тест, я возьму их, — резкий жест, и вот уже большая красная ладонь лежит на Евином многострадальном животе, — за сухую одежду. Ха-ха-ха! Ножки не помогут, не трепыхайся. Ну, решай сама, быстро, мы и так долго телимся. Считаю до трёх. Раз, два… Нажму ведь, не сомневайся. Даже если ты меня зубками хватишь, успею нажать. Тогда уж извини — вгоню кулак до самой спины, и не будет тебе сухой одежды. Ну, решай!