Сегодня на сердце уютнее: еще сутки, и работа наконец завершится, можно уезжать домой. Не заходя на квартиру, Оленин свернул к междугородной телефонной станции и добрый час нудился еще там, ждал, пока дадут правление, выспрашивал подробно обо всем, что делается в колхозе, в чем нужда.
Возвращался по центральной улице. Навстречу тянулись чубатые молодые люди. Пестрели рекламы, призывающие жителей страховать свою жизнь, пить томатный сок и хранить сбережения в сберкассе. На углу осаждали пирожницу, жадно жевали коричневые пирожки. С мясом, как уверяла пирожница.
«Пирог наш насущный...» — пробормотал Оленин, почувствовав, что и ему зверски хочется есть.
А в это время на квартире, где жили колхозники, поднялось такое, что на улице слышно. Когда появился Оленин, возбуждение достигло высшего накала. На стенах мелькали мохнатые тени кулаков, угрожающе шумели голоса. В белесом свете, льющемся из стеклянного абажура, ярче других выделялось кирпично-красное лицо Битюга.
Оленин покосился на него неприязненно и, не зная еще, в чем дело, подумал: «Раз этот здесь, скандал обеспечен... Переколготит всех, перевернет вверх дном...»
С приходом председателя шум стих. Оленин молча разделся, подошел к столу, отодвинул тарелку с оставленным для него ужином. Вертя между пальцами ложкой и поглядывая на всех исподлобья, устало спросил:
— Ну, что тут еще стряслось?
Загалдели нестройно, вызывающе. Громче всех — Битюг. Он путано и сбивчиво поведал специально для председателя историю, зажегшую возмущением сердца колхозников.
В одном из слободских дворов, освещенном уличным фонарем, Битюг углядел большой штабель черных брусьев, частью распиленных, частью целиком. «Э! Да это ж наши брусья! Не иначе, как украли от нашей баржи... Других таких в затоне нет», — стрельнуло ему в голову. Он заглянул в соседний двор; там куча брусьев еще больше. Подозрение усилилось, сунулся в третий — опять брусья!
Скандальный Битюг поднял шум. «Воры! Разбойники! Браконьеры! Пересажать вас таких-сяких! ОБХСС на вашу голову, туда-растуда! Тащите сейчас же все обратно, не то я вам!..»
Он на хозяев, те — на него. Слово за слово, дошло до потасовки. В руках слободских туземцев появились ножи. Битюг увидал — и к своим за подмогой!
Его бурная агитация сделала свое дело, и горячие головы готовы были ринуться на запанскую слободку отнимать краденое. В тот момент и вернулся председатель. Посмотрел долгим, взывающим к благоразумию взглядом на Силантия Трофимова — тот показался ему спокойнее остальных. Трофимов понял председателя, пожал плечами, усмехнулся безнадежно. За ним усмехнулся и Оленин, только усмешка его была не безнадежной, а скорее укоризненной.
И на самом деле, происшествие и досадовало и вместе с тем радовало его. Радовало то, что все колхозники так горячо и дружно поднялись против похитителей их общественного добра, радовало то, что нет прежнего холодного безразличия. Досадовало само хищение, досадовала невыдержанность людей.
Сказал твердо:
— Ложитесь-ка отдыхать. Утро вечера мудренее... Что мы, не в состоянии обойтись без кулаков? Найдем управу. Есть милиция, закон.
— Да мы сами из них потроха вытрясем! Кто со мной? Дадим прикурить запанским шакалам! У нас избы валятся, а они наш стройматериал на дрова? А мы — смотреть? — буянил Битюг.
— Ладно тебе, вояка, пей лучше чай. После сегодняшней купели не вредно...— отмахнулся Оленин. — Разворованным лесом займусь сам. Вернем, — заявил он непреклонно.
Мало-помалу голоса поутихли, страсти успокоились, улеглись. Улеглись и люди, сморенные усталостью и теплом.
...Уборщица еще мыла полы, когда в коридоре милиции появился Оленин. Оперуполномоченный — старший лейтенант, выслушав сочувственно заявление Оленина, немало удивил его.
— Трудное это дело, товарищ... Очень трудное... — сказал, он.
— Отчего же трудное? Воровство — налицо! Где лежит ворованное — известно. Вам остается лишь вернуть добро законному владельцу!
Оперуполномоченный потер заросшую густыми бровями переносицу, спросил в раздумье:
— У вас, в Крутой Вязовке, есть скрытые тунеядцы?
Оленин поморщился, пожал плечами.
— Видите ли, запанским лодочникам другое определение трудно придумать. Вроде бы где-то и числятся на работе, кто сторожем, кто истопником... В общем, лишь бы милиция не придиралась. А в действительности отсидит сутки на этой так называемой работе — двое суток свободен. Заработки их не интересуют, у них главный источник дохода — лодка. Лбы здоровенные, браконьерствуют без зазрения совести, а поймать трудно: один другого покрывает. Воруют лес, уголь, шифер, продают втридорога, ну и прочее в том же духе.