ГЛАВА 17
…А время бежало. Бежало с неуклонной закономерностью, безразличное, как пуля. Сутки за сутками, год за годом списывало в расход. Жизнь — великая сортировщица! Выгребает из потока прожитых дней драгоценные крупинки опыта и знаний, прессует и вымащивает ими бесконечную дорогу прогресса. Великая сортировщица бесцеремонно расставляет людей по заслуженным ими местам, воздает каждому должное.
Но бывает, что и у нее притупится или выпадет зуб. Тогда вместе с драгоценными крупинками на дорогу прогресса попадает мусор и начинает грязнить всех и все.
…Время бежит. Второе лето на исходе, как Оленин председателем, а «бывший» Никшутам и иже с ним все вертятся, вертятся и не идут на дно, грязнят будни «пламенцев». Не сбылось, на что надеялись. Колхоз шел в гору.
Если смотреть на Крутую Вязовку сверху, видно, что дома стоят четкими рядами вдоль улицы, точно выстроились повзводно, и только два-три в середине нарушают общий порядок. Один из таких «недисциплинированных» выперся из общего строя на добрую сотню метров к Ташумке. Полуразрушенный, он много лет стоял наглухо заколоченным. Только филин ночами кугукал на трубе, да гнусаво орали коты. Летом во дворе, заросшем густым, высоким бурьяном, мальчишки играли в казаков-разбойников да еще дед Верблюжатник изредка появлялся, выкашивал траву козе на корм. Хозяин дома давным-давно куда-то уехал и слуху о себе не подавал.
Поговорил Оленин с председателем сельсовета, и тот временно предоставил этот дом ему. Поштукатурили, вставили стекла, отремонтировали печь — жить можно. Голые стены украсили схемами полей, картинами севооборота и землеустройства колхоза, старательно нарисованными агрономом Лизой. В углу на двух кирпичах, поставленных на ребро, громоздилась огромная седая тыква — экспонат. По-армейски застеленная койка, рядом тумбочка с телефоном. Зато на длинном столе чего только нет! Бумаги, стаканы с какими-то семенами, початки кукурузы, книги, карандаши, учебники: Оленин поступил на заочный факультет сельскохозяйственного института.
Добрую треть помещения занимали печь и плита. На плите нагромождены кастрюли, тарелки. Отдельно стояли две электроплитки и термос. Жизнь бивачная...
Сегодня суббота. Закончив пораньше дела, Оленин блаженствовал. Напарился в бане, плотно поел и теперь, сидя на койке перед раскрытым чемоданом, выбирал сорочку и галстук. Вечером концерт. От шефов с часу на час ждали агитбригаду.
Стояла тишина предвечерья, нарушаемая лишь глухим похрустыванием, — это рыжий приблудный пес под окном обстоятельно разгрызал брошенный хозяином мосол.
Мурлыкавший радиоприемник умолк. Даже мухи перестали звенеть в углу. В эту минуту ничем не смущаемого покоя и тишины внезапно раздался тревожный, хватающий за сердце вой.
Оленин поднялся, взглянул в окно. Пес, поджав хвост и подняв морду, выл. Выл тоскливо, тревожно. Удивленный Оленин схватил увесистый кукурузный початок, запустил им в Стоика. Пес заскулил, отбежал в сторону и уставился на хозяина с укором. Оленин сел обратно на койку, подумал: «Что с ним? Всегда был такой примерный, положительный пес! Даже на луну никогда не выл, не то что попусту лаять. Драки с подобными себе затевал только на другом конце деревни, ел неизвестно что. Одним словом, пес-стоик». В соответствии с его характером Оленин и дал ему эту кличку. Но соседские ребята, не искушенные в философской терминологии, стали звать его по-своему — Стояк и вынуждали делать всевозможные цирковые выкрутасы, о которых невоспитанный пес не имел ни малейшего представления, как не имел представления Оленин, почему он прибился к нему. Что удерживало пса возле полупустого дома, оставалось для него тайной.
Размышляя над странностями собачьего образа жизни, Оленин услышал неясный звук — какое-то странное потрескивание. Вдруг с потолка упал кусочек облупившейся глины. Оленин поднял голову и присвистнул: матица прогнулась и лопнула, вот-вот рухнет потолок.
Инстинктивно попятился к выходу, прислушался — легкое потрескивание и шорох осыпающейся земли продолжались. И опять на дворе уныло завыл Стоик.
«Надо же! Какой умница...» — подумал удивленный хозяин. Снял трубку с телефонного аппарата, свесил через окно наружу и, поглядывая опасливо на потолок, выбрался поскорее из дома. Только тогда принялся вызывать правление.
У телефона случайно оказался Глазков. Оленин объяснил, в чем дело, наказал передать завхозу или другому кому-нибудь из хозяйственников, кто найдется поблизости, чтоб тащили немедленно подпорки.
Чесноков, услышав про опасность, выскочил из бухгалтерии, как был, в подтяжках, помчался к председателю. По пути захватил попавших под руку колхозником. Прибежали с топорами, ломами. Вслед за ними — Глазков.