Сунув блокнот за голенище, Климахии с азартом ринулся в колхоз «Пламя».
Первое и главное — индивидуальная работа с населением. Успех зависит от постановки агитации и пропаганды.
Зашел в первый попавшийся дом. Женщина средних лет, в расстегнутой теплой кофте, возилась у плиты, мешая какое-то варево. Поздоровался, снял шапку, присел на пододвинутый хозяйкой табурет. Для начала, как водится, заговорил о погоде. Потом спросил, много ли держит хозяйка кур.
Женщина отвечала односложно, кося настороженно глазом на незнакомого человека.
— Несутся ли куры, спрашиваете? Мало. Чать, зима на дворе.
— Ну, а если постараться, смогли бы вы продать десятка два-три яиц государству?
— Мне-то чего стараться? Я не курица... — усмехнулась одними глазами женщина и посмотрела на инструктора с интересом, как смотрят на чудака.
— А все-таки? — не отступал тот.
— Вы кто же будете? Из заготконторы или из райпотребсоюза?
Климахин назвал себя. Женщина прищурилась, подумала и решительно отрезала:
— Нет, вам не продам.
— Но отчего же? — воскликнул он, искренне удивленный.
— Так, не продам — и все. Самой нужно.
— Да-а... Мало, мало, значит, у вас коллективного сознания. «Самой нужно...» Зря, выходит, хвалили Крутую Вязовку на партийной конференции... Вы не хотите продать какой-то десяток яиц, другая не захочет... Что же, выходит, рабочие в городе пусть впроголодь живут? Так, по-вашему? Странная позиция. Те, кто строят атомные станции да космические корабли, должны сухую корку грызть? Вы газеты-то читаете?
— А как же! Надо. Без этого не уснешь...
— Ну, знаете... — только и мог сказать агитатор и надолго примолк.
Вдруг женщина встрепенулась, спросила:
— Скажите, вы не сродственник, случаем, нашему районному ветеринару?
— Не-ет...
— А-а... — протянула женщина разочарованно. — А я подумала было... Фамилии-то одинаковые: тоже Климахин. Вот бы ему я и сотню продала! Даром отдала бы, сколь нужно!
Климахин опешил.
— Как так?
— А так. Добро человек нам делает. Большое добро. Спасибо ему... Вот коровенку мою вылечил. А вас мы не знаем, так что не взыщите, — ответила женщина с достоинством и принялась опять помешивать в кастрюле.
Климахин пожал плечами. Больше он не нашелся, что ответить несговорчивой хозяйке, попрощался.
Со ступенчатого крыльца спускался медленно. Шел, оглядываясь, по хрупкому снегу, обрызганному ранним весенним солнцем. Оглянулся назад. Со смутной завистью подумал: «Какое же мне добро сделать этим людям, чтоб они и обо мне отзывались, как эта женщина отзывается о моем однофамильце?»
Поистине судьба с каждым по-своему шутит, хотя шутки ее порой дорого обходятся...
Дед Верблюжатник — ныне колхозный пасечник, встретил Климахина не совсем в форме. Он сидел возле печки, в стеганке и подштанниках, опустив ноги в таз. От деда валил пар. Бабка Глаша стояла тут же с кружкой в руках, смотрела на деда желтыми от скуки глазами.
Климахин поздоровался, назвал себя и свою должность. Дед ответил, что небось и сам знает своих «руководителев». Бабка же, вообразив, что появился новый квартирант, сунула торопливо деду кружку, смахнула передником со стула невидимые крошки, пригласила гостя садиться. Верблюжатник закряхтел, завздыхал сокрушенно:
— Эхма! Замучила вконец хворь... Аж прямо за сердце сосет... Ничто не помогает. Только и того, что вздохнешь летом свободно... Сунешь как есть ноги под улей, пчелки нажалят, нажалят, глядишь — ломоту как рукой смяло. А тут... о-ох! Забери ты, старая, свою припарку да спроворь самовар, чать, гость в избе! Полыхнет ить чайку с морозцу!..
Бабка проворчала что-то, унесла таз.
Вскоре на столе стоял самовар, рядом тарелка с засахаренными сотами меда. Пока Климахин пил чай, дед и так и сяк прикидывал, зачем тот пожаловал. Спрашивать, однако, не спрашивал, болтал всякую всячину. Бабка дипломатично помалкивала.
Наконец: выпив три стакана, инструктор завел деловой разговор. С первых же слов бабка поняла, что это не будущий квартирант, а так, приезжий какой-то, которому лично понадобились яйца и молоко, и разочарованная, ушла за перегородку. Но дед внес ясность:
— Положительно глупая старуха! Поди сюда! Не слышишь о чем человек калякает! Массовая закупка! А ты?
— Да что я?
— Ну и нишкни! Для дела, стало быть, надо! Принеси и положь! — скомандовал дед.
У бабки Глаши даже челюсть нижняя отвисла. Что это с дедом стряслось? Нешто помирать собрался? Сознательный стал напоследок — страсть!