В ответ ему мембраны задрожали от громкого смеха.
– Не рассчитывай, Попов. Ареста не будет. Молодец! А насчет устава, так еще Петр Первый говорил: «Не держись устава, аки слепой плетня». Действуйте сообразно с обстановкой…
Хазаров принимал на посадку группу Остапа, когда над аэродромом появился одиночка «ил». Не сделав положенного круга, он как ни в чем не бывало выпустил шасси и пошел к посадочному знаку. Заметив столь явное нарушение летной дисциплины, Хазаров, шевельнув усами, схватил микрофон.
– Ты куда это лезешь поперед батьки в пекло? Га? Уходи на второй круг! – закричал он грозно.
Но «ил» уверенно спланировал и приземлился у «Т» на три точки. Это был номер шесть Попова.
– Каков гусь?! – возмутился Хазаров. – Вот я тебя научу, как садиться… Разболтались! В цирк превращают аэродром… – Но тотчас спохватился, отставил микрофон «А где же четвертая машина – „звездочка“ Грабова? Время давно уже вышло. Больше горючего у него не хватит. Неужели сбили?» – подумал он с тревогой.
Поглядев еще на горизонт, подполковник, тяжело ступая, пошел к своему трофейному «Опелю». Через минуту вылезая из машины, он остановился пораженный. У стоянки шестого номера на коричневом фоне капонира выделялись четверо обнявшихся мужчин. Он узнал в центре грузную фигуру замполита, справа от него немного смущенного Попова. Слева в белых подшлемниках стояли их стрелки. Руки Грабова с отцовской нежностью обнимали молодых людей.
В это время на аэродром со стороны станицы въехала запыленная трехтонка с прицепом. В ее кузове лежал ободранный бескрылый «ил», прикрученный тросами. В открытой кабине «ила», перегнувшись за борт, сидел Оленин и раскуривал огромную «козью ножку».
Из‑под камышового навеса, придерживая кобуру пистолета, выбежал Зандаров. Он порывисто подбежал к машине и огромными ручищами бережно снял Оленина и поставил на землю. Минуту оба молча смотрели друг на друга, потом их руки соединились в крепком пожатии. Расчувствовавшийся Зандаров взял у Оленина папиросу, с жадностью затянулся дымом и бросил ее на землю, а взамен протянул ярко‑цветистый, с ажурным набором мундштук.
– Возьми, Леня… – с чувством произнес он. – На память. Кури!
Сзади подошел Черенок. Поздоровался.
– Ну, как самочувствие? – потряс он руку Оленина.
– Прибыл! «Пешком на самолете»… как говорится, – хмуро ответил Оленин.
– Да, – улыбнулся Черенок, кивая на трехтонку с «илом».
Уманского – стрелка Оленина – окружили стрелки других машин. Подошли Остап, Борода, и шумная группа двинулась к командному пункту. Оленин, жестикулируя, рассказывал, как проходил воздушный бой. Зандаров поддакивал, добавляя подробности. Уманский юмористически повествовал о неприятной посадке и показывал рисунок, сделанный им на минном поле.
– Пробоин много? – поинтересовался Остап.
– С полсотни наберется…
– Серьезные?
– Разные… Винт требует замены, руль поворота да радиатор. Послезавтра можно снова в воздух.
Из – под камышового навеса донеслись звуки баянов. Это стрелок Бороды – Рогачев и техник Левченко разучивали марш гвардейцев. За землянкой, против оконной отдушины, бледно‑розовым пятном цвел душистый горошек. Перепрыгнув через него, к летчикам подбежала оружейница Таня. Выгоревшие за лето на солнце волосы ее задорным хохолком выбивались из‑под пилотки. Губы девушки расплывались в радостной улыбке. В синих глазах играли веселые искорки.
– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? – обратилась она к Оленину. – На стоянке вас ожидает ведро горячей дождевой воды и новый подворотничок! – Мамочка моя!.. – всплеснула она руками, критически оглядывая шею Остапа. – Остап! Где же это видано? Только утром пришила ему новенький подворотничок! Слетал всего один раз – и вот, полюбуйтесь на него, пожалуйста!.. Как у трубочиста.
Остап, подмигнув товарищам, виновато развел руками. – Придется, товарищ Таня, отказаться вам от шефства над моей особой. Куда же денешься от пыли? – оправдывался он, комично морща нос.
Оленин пошел в землянку докладывать Хазарову о прибытии. Там уже находился Грабов со своей группой. Шел оживленный разговор. Капитан Рогозин писал в дивизию донесение о необычайной посадке во вражеском тылу.
Когда летчики Грабова ушли, Хазаров расспросил Оленина о подробностях боя и приказал на время ремонта самолета передать стрелка Уманского Остапу, стрелок которого Лаптенко был ранен при штурме «Голубой линии».
Получив разрешение идти, Оленин был удивлен тем, что ему не было сделано ни одного замечания за лихачество, а Грабов даже похвалил за сбитый «мессершмитт». Поднимаясь по лестнице, он услышал за спиной голос Хазарова, говорившего Рогозину: