Колчак срочно созвал совет министров и решительно заявил: приспело время активизировать боевые операции против красных! Ждать нельзя!
Когда экстренное совещание закончилось и министры разъехались, Колчак вместе с начальником штаба генералом Лебедевым долго изучал на карте театр будущих военных действий. Целью наступления был захват Волги и выход на юг. Правда, существовал еще вариант генерала Пуля: двигаться через Пермь — Вятку на Котлас, куда одновременно должны наступать войска Архангельского правительства. Однако Колчаку не терпелось объединить под своим началом все военные силы белых. А как раз на юге собрались наиболее известные генералы, командовавшие в недавней войне против Германии армиями и фронтами.
Уезжая ночью домой, Колчак приказал генералу Лебедеву разработать план наступления Сибирской армии на юг.
Да, на юг!
После горячей ванны особенно приятна прохлада накрахмаленных наволочек и простынь… Колчак закрыл глаза. Погружаясь в дрему, видел знакомую штабную карту. Черные кружки больших и малых городов. Толстые и тоненькие нити дорог. Густая паутина рек. Голубые пятна озер и морей. Знакомые очертания Черного моря… Крымский полуостров… Севастополь!
Севастополь… Вернуться в этот город. Вернуться не командующим Черноморским флотом, как тогда, а верховным правителем России. Ее спасителем. Ее надеждой.
Это будет реванш. За незабываемые минуты страха и стыда, пережитые там, лицом к лицу с бунтующей матросней. За бегство, за горечь унижения на службе в Англии и Америке на незаметных должностях, где его держали из милости.
Севастополь!
Карта вдруг закружилась. Сперва медленно. Потом — яркой каруселью, быстрей и быстрей. Кружки и линии слились в одно цветное пятно.
Верховный правитель спал.
Замерзший офицер-шофер не выдержал и выпрыгнул из автомобиля.
Ольшванг перестал ходить по гостиной. Он решительно вошел в соседнюю комнату, где скучали адъютанты.
— Разбудите адмирала!
Адъютанты удивленно уставились на него. Правда, адмирал предупредил: утром приедет господин Ольшванг. Но…
Ротмистр барон Штиглиц, любимец адмирала, переглянулся с капитаном Осекиным и хорунжим Снежковым: будить или нет? Осекин пожал плечами. Снежков отрицательно покачал головой.
— Мне надоело ждать! — резко сказал Ольшванг.
Адъютанты поняли человек, который так говорит, имеет на это право.
Барон Штиглиц пригладил безукоризненный пробор и одернул френч.
— Попробую…
Осторожно приоткрыв дверь в темную спальню, барон прислушался. Тихо. Штиглиц в нерешительности остановился. Фарфоровые часы с пастушками мелодично отзвонили одиннадцать ударов. Им ответили густым, солидным звоном часы в кабинете.
Барон больше не колебался и раздвинул тяжелые шторы. В широкое окно, выходящее на набережную Иртыша, ворвался яркий солнечный свет.
Колчак открыл глаза.
— Ваше превосходительство! Одиннадцать часов.
— О! Я непозволительно долго спал.
Колчак потянулся сильным худощавым телом.
— Вас ожидают.
— Господин Ольшванг? — Колчак быстро поднялся. — Извинитесь и скажите: через полчаса я к его услугам.
Барону показалась странной поспешность, с какой адмирал собирался принять раннего посетителя.
Прошло тридцать минут, и господин Ольшванг сидел в кабинете адмирала, куда было приказано подать завтрак.
Пока вестовой наливал кофе и раскладывал на тарелочки ломтики поджаренного хлеба, ветчину и сыр, хозяин и гость молчали, изучая друг друга. Но как только они остались наедине, Ольшванг заговорил по-английски:
— На всем пути от Владивостока до Омска двигаются на запад эшелоны с иностранными солдатами. Я видел шотландские пледы, синие береты французских стрелков, фетровые шляпы американских парней… Имея таких надежных союзников, можно смело наступать.
— Наступление решено!
Ольшванг внимательно посмотрел на Колчака. Убедившись, что адмирал полон решимости и это не просто красивая фраза, он положил кусок ноздреватого сыра между двумя ломтиками поджаренного хлеба.
— К весне большевизм исчезнет! — уверенно произнес Колчак.