Но, подумав такое, тут же ощущал неприятное сердцебиение. И сам не безгрешен! Через его руки прошли договоры на снабжение армии полушубками, существовавшими только на бумаге.
Вологодский смотрел на Колчака по-собачьи преданными глазами и, по старой адвокатской привычке, выспренно говорил:
— Всемерно пресекая преступную деятельность подобных субъектов, мы добились заметного прогресса. Если прикажете, затребую у министра юстиции справку о количестве прослушанных дел и мерах наказания. К сожалению, гражданское судопроизводство лишено юридических прав вешать за подобные преступления. Приходится ограничиваться каторжными работами.
Вологодский, конечно, умалчивал, что еще ни один из крупных аферистов не только не отбывал каторжных работ, но и не садился на скамью подсудимых.
Но самое неприятное начиналось, когда Вологодский знакомил Колчака с секретными рапортами губернских начальников охраны. Сообщая о крестьянских восстаниях, вспыхивающих то в одном, то в другом уезде, они настоятельно требовали подкреплений, не имея возможности собственными силами справиться с бунтовщиками. Первое время, слушая Вологодского, Колчак считал, что опасность партизанского движения преувеличена. Да к тому же в процессе подготовки решающего наступления нельзя ослаблять армию ни на один батальон. Но папка с донесениями день ото дня разбухала. И Колчак, наконец, внял мольбам своего премьера и решил просить союзников взять на себя проведение карательных экспедиций, тем более, что иностранные гарнизоны фактически контролировали всю сибирскую магистраль.
Не хотелось, но ради этого пришлось навестить генерала Жанена.
Колчак всегда был честолюбив. Он ревниво следил за служебной карьерой своих сверстников, болезненно переживая, если кто-то из них раньше получал повышение в чине или очередной орден. Колчак умело скрывал свои чувства за внешней холодностью и сдержанностью. Недаром он слыл человеком английской складки, лишенным сильных страстей. С Жаненом они знакомы еще по Петербургу, где Жанен учился в военной академии. Судьба снова свела их вместе в Омске, куда Жанен приехал главнокомандующим союзными войсками.
Создалось странное положение. Колчак — верховный правитель, осуществлявший, казалось, всю полноту власти на исконно русской земле, на деле зависел от французского генерала! И хотя Жанен держался очень корректно, Колчака раздражало в нем все: и фамильярный тон, и затаившаяся в уголках рта снисходительная улыбочка, и закрученные кольчиком усики, придававшие генералу весьма легкомысленный вид.
Жанен не заставил себя долго упрашивать. А этого Колчак особенно опасался.
— Будем приводить русских мужиков в христианскую веру. — Жанен весело рассмеялся. — Как сказал их дикий предок: земля наша большая, а беспорядка еще больше! — Снова смех. — Не так ли, мой адмирал? Сейчас союзные войска в Сибири — весьма внушительная сила. Сто тысяч солдат! Можете быть спокойны за тыл. Мы наведем порядок!
В первых числах декабря Сибирская армия Гайды — чешского поручика, ставшего в белой армии генералом, — начала наступление.
Почетная задача занятия Перми была доверена командиру Средне-Сибирского корпуса молодому генералу Пепеляеву, чей родной брат был начальником департамента полиции и правой рукой верховного правителя.
Разрабатывая план новой операции, генерал Лебедев определил, что Гайда, в течение одной недели разгромив Третью красную армию, займет Пермь и откроет путь на Москву.
Узнав эти сроки, Ольшванг выехал в Екатеринбург. Отсюда легче установить связь с нужными людьми, находящимися в Перми, и руководить их действиями. А едва пепеляевский корпус вступит в Пермь — незамедлительно переехать туда.
В Екатеринбурге Ольшванг очутился на четвертые сутки.
Он вышел из вокзала на просторную заснеженную площадь. Напротив возвышалось здание мукомольной фабрики, сложенное из красного кирпича и казавшееся неестественно большим в окружении деревянных домиков.
Наняв извозчика, Ольшванг спросил, какая гостиница получше.
— «Полурояль» способнее всего.
— Ну что ж. Вези… в «Полурояль».
Мохнатая лошаденка, посеребренная инеем, бойко помчала санки по широкой прямой улице, ничем не отличавшейся от подобных улиц многих сибирских городов, с такими же частыми вывесками китайских прачечных.
Потом улица пошла круто вверх. Стали появляться солидные особняки. Слева открылась строгая, величественная колоннада дома, поразившего богатством архитектуры и пышностью главного фасада, увенчанного куполом. Это было так неожиданно, что Ольшванг не обратил внимания на одноэтажный особняк, стоящий наискосок, под горой, на углу узенького проулка.