Получив три пулевых раны, Ференц, однако, остался жив. Он дополз до домика стрелочника, но постучать в запертую дверь уже не хватило сил… Две недели Ференц не приходил в сознание. Но смерть вторично отступила от маленького Габора, и через месяц, поблагодарив своих спасителей, он уже был в Екатеринбурге, где устроился на работу в депо.
Валек крепко пожал руку Ференца.
— Ну, теперь к делу!
Он объявил товарищам, что Центральным Комитетом партии создано Урало-Сибирское бюро. Бюро будет руководить партийной деятельностью на территории, временно захваченной колчаковцами, посылая подпольщикам и партизанам оружие и деньги.
— Очень важно, чтобы ЦК знал, каково настроение населения в городах и деревнях, настроение белых солдат, особенно мобилизованных.
Вася Еремин доложил, что Гайда выезжал в Челябинск на совещание. В нем участвовали Нокс и Жанен. Председательствовал сам Колчак, откровенно заявивший: «Кто первым войдет в Москву, тот будет господином положения». На совещании решено было возобновить наступление в сторону Вологды.
— Молодец Вася! Срочно перешлем информацию в Москву. Там скажут большущее спасибо. — Валек хлопнул покрасневшего Еремина по плечу. — И подготовят хорошую встречу. Покажут такую Вологду, что Гайда по гроб не забудет…
— Ну, а как работают пермяки?
Сергей рассказал, что сделано подпольной организацией за два месяца.
— Как на заводе, что там? — поинтересовался Валек и, услыша, что орудия после ремонта вскоре портятся, обрадовался.
Валек спросил, выпускает ли подпольный комитет листовки.
— Регулярно, — ответил Сергей и рассказал о скандальном случае на благотворительном вечере мадам Пепеляевой. — Весь праздник буржуям испортили. Контрразведчики с ног сбились. Арестовали рабочих, приглашенных самой же Пепеляихой повеселиться на ее балу. Ну, продержали трое суток и выпустили, ничего не узнав.
Валек взял пальто, лежавшее на койке. Распоров подкладку, вынул несколько листиков папиросной бумаги и начал читать:
— Центральный Комитет РКП большевиков в полном сознании своей ответственности перед рабочими всего мира, перед трудящимися России зовет вас… — Голос Валека стал торжественным, в нем зазвучали металлические нотки: — Бросьте дома, забудьте о своей маленькой жизни и идите на помощь борющейся Красной Армии. Если можешь достать ружье — стреляй в спину офицерам, белогвардейцам, если у тебя есть бомба — бросай в их воинские эшелоны, разворачивай гайки, снимай рельсы, рви связь, прячь продукты, порти и взрывай их боевые склады!
Каждое слово, казалось, наполняло не только маленькую комнатку, но и все улицы и переулки города и, как круги на воде от брошенного камня, расходилось все дальше и дальше.
А Валек читал:
— Пусть каждая пролетарская мать и жена, каждый пролетарский ребенок встанет в ряды борцов за свое освобождение, за освобождение трудящихся!..
Закончив чтение, Валек посмотрел на товарищей. Их решительные лица светились радостью. И сердце Валека переполнилось чувством торжествующей гордости за родной рабочий класс, воспитавший таких бесстрашных борцов.
— Воззвание срочно размножить и разослать во все ячейки. Его должны знать рабочие и крестьяне Урала! Это — программа действий каждого из нас… Есть вопросы, товарищи?
Расходились, как положено, по одному, проверив, все ли на улице спокойно. Первым ушел Габор. Прощаясь с Ереминым, Валек спросил, все ли у него в порядке? Нет ли признаков, что его подозревают, следят за ним?
— Если, Вася, заметишь подозрительное — немедленно уходи! Слышишь? Рисковать не смей. Ты нам нужен. Достаточно того, что ты уже сделал.
Но Еремин успокоил Валека: отношение прежнее, ничего не изменилось.
— Помни: чуть что — скрывайся! — тоном приказа повторил Валек.
— Слушаюсь, — козырнул Еремин по всем правилам солдатской выучки.
Третьим на улицу вышел Сергей.
План был детально разработан и утвержден Колчаком. Все его четыре армии готовились ринуться в наступление. И вдруг неожиданно правый фланг Третьей армии красных, казалось способный лишь обороняться, двинулся вперед, в глубокий обход Перми. Упорные бои завязались на восточном берегу Камы, к югу от Оханска. Все было столь неправдоподобно, что когда генерал Лебедев доложил об этом, Колчак назвал начальника штаба слабонервной институткой, поверившей утке, сфабрикованной большевиками. Но, прочитав телеграмму Пепеляева, понял: все расчеты опрокинуты!