— А папа?
— Поедет с нами.
— Как легко ты все решаешь!
— Здесь хаос! Опытные рабочие ушли с большевиками. Оставшиеся работают из рук вон плохо. Нарочно допускают брак. А листовки, ежедневно появляющиеся на заводе? Но самое печальное — опытная модель не получается.
— Тоже виноваты листовки, — съязвила Ася.
Ее раздражало, с какой аффектацией произносил Вадим каждое слово, словно читал реферат перед аудиторией, кокетничая и желая понравиться во что бы то ни стало.
— Процесс распада углубляется, — продолжал Вадим менторским тоном. — Лекарства в виде порки и прочих мер, увы! не помогают.
— Ты говоришь, как присяжный поверенный: смешно и противно.
Вадим удивленно взглянул на Асю.
— О! Фея не в духе! — он хотел обнять Асю, но она отвела его руку. — Брось скучную работу в заводской больнице! И без того жизнь чертовски сложна, веселого мало, а тут еще больные со своими страданиями, капризами. И жалование платят мизерное… Я получаю достаточно: моя жена может сидеть дома.
— Хочешь сделать из меня Нору?
— Это не так плохо.
— С твоей точки зрения.
В комнату вошел Таганцев, раскрасневшийся и взъерошенный, потирая натруженные руки. Он спросил Вадима, что нового на заводе. Не услышав ничего утешительного, сразу помрачнел. Еще ни разу ни одна его модель не рождалась в таких муках.
— Котелок поизносился, — Таганцев похлопал ладонью по лбу. — От старости, дырявый! Да, дырявый!
— Сергей хвастался, что добьется того, чего не можете сделать вы, Ростислав Леонидович! — Вадим посмотрел на Асю — какое действие произвели на нее эти слова?
Ася знала: в ее комнате, несмотря на запертую дверь, слышно все, что они говорят. Она покраснела и резко спросила, был ли Вадим свидетелем такого разговора. Вадим заметил неожиданно вспыхнувший румянец и злые искорки в ее глазах.
— Сергей не дурак открывать мне свои планы. А вот господин Елистратов, нынешний протеже Сергея, в курсе его намерений.
— Гнусная личность! — гневно воскликнула Ася.
— Сергей? — съехидничал Вадим.
— Нет, Елистратов!
Часы пробили восемь ударов. Надо уходить, но как это лучше сделать? Ася надела шапочку и взяла муфту… «У вас свежая рыба продается?»… Не забыть бы!
— Куда? — спросил Вадим.
— Навестить больного.
Раздался стук во входную дверь.
— Кого это несет? — недовольно буркнул Таганцев.
— Господин Ольшванг! — обрадовался Вадим. — Удивительная пунктуальность!
— Ольшванг? — удивился Таганцев.
— Я открою! — И Вадим побежал в прихожую.
Вот удобный случай. Ася положила ключ от своей комнаты в карман отцовской тужурки.
— Полежит у тебя. Я скоро вернусь.
Пока в прихожей Вадим помогал Ольшвангу снять шубу, Ася прошла через столовую на кухню и, надев полушубок, в котором кухарка на салазках возила воду, поспешила по адресу, указанному Бормотовым.
Прежде чем войти в гостиную, Ольшванг попросил Вадима оставить его с Таганцевым наедине:
— Деликатные разговоры полезнее вести тет-а-тет. Тем более, что разговор отчасти касается и вас с вашей очаровательной супругой.
— Она пойдет навестить больного, а я провожу ее.
— Отлично!
Но в гостиной Аси не было. Вадим удивился: где же она? Услыхав от Таганцева, что Ася уже ушла, Вадим растерянно посмотрел сквозь стекла пенсне. Но ее шубка на вешалке в прихожей. Странно!
Вадим ушел, даже не попрощавшись.
— Молодожен! — снисходительно усмехнулся Ольшванг. — Минуты не может побыть без жены… А я к вам. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе… Теперь разрешите задать один вопрос. Вы вели свои записи, — сильная рука. Ольшванга с короткими толстыми пальцами легла на старую, выцветшую папку. — Зачем?
— Зачем? — Таганцев потеребил густую шевелюру. — Вначале так, для отдыха. А потом… — Он посмотрел из-под лохматых бровей на собеседника. — Вряд ли вы поймете…
— Я не бездушный сухарь. Меня восхищает ваше благородное стремление служить человечеству.
— Насчет человечества больно пышно. Все гораздо проще.
— Ваши записи, — Ольшванг погладил тяжелую папку, — превратятся в заводы, шахты, нефтяные вышки. В пустыне появятся железные дороги, города, электричество. Вы об э́том думали ночами возле костра?