«Уволить бы его» — думал, сокрушаясь, Нагорных, — но нет замены, да и куда его денешь на этом острове?
В августе партия расположилась лагерем на Северо-Восточном берегу острова Большой Шантар, около озера Омокой, на зелёной, весёлой полянке, в лесочке. Нежно-малахитовый наряд лиственниц стал приобретать уже цвет охры. В лесах появилась брусника. Попадалась дичь. Красивые места, но работники партии этого не замечали. Их вельбот стоял на морском берегу, до него было метров 80. До озера значительно ближе, где часто умывались, хотя был сбоку ещё один ручей для этого.
Надо сказать, плавание в это время из-за частых ветров стало трудным. Каждый рейс вызывал яростную перебранку с рабочим Минченко, который, видимо, боялся плавать, но из партии не уходил.
К этому времени большинство труднодоступных островов уже было обследовано, но на крупных островах работы было много и по наблюдению сети, и по дешифрированию местности. Походы по большим островам были очень изнурительными, и, главное, не выдерживала одежда, так как вершины гор зачастую были покрыты кедровым стлаником или другими карликовыми растениями (багульниками и т.д.). И Иван Васильевич требовал ежедневной починки одежды от всех. Это требование выводило из себя Минченко.
Между прочим, оружие рабочим брать не разрешалось. Карабин был закреплён за десятником Горлановым, он его и носил. У Нагорных был пистолет-парабеллум (немецкий). Минченко не раз пытался взять карабин, но ему его не давали. А проводник о нём убежденно говорил: «Однако Гришку надо гнать в тайгу, его одинаково шайтан, не человек…!».
И вот 29 августа, на стоянке у озера Омокой, вечером, посовещавшись о работе, решили: завтра с утра десятник Горланов с рабочим Илларионовым подремонтируют вельбот и отправятся в пос. Бол. Шантар за продуктами и почтой. Выехать договорились пораньше.
От Минченко потребовали к работе относиться по-хорошему. Но он на это заявил, что надоели они все ему со своими увещеваниями. Тогда проводник Чапалов предложил его уволить и увезти в посёлок, временно оставить его там до попутного транспорта. Но Нагорных вновь решил дать ему неделю срока, и если не исправится, то тогда уволить его без разговоров.
Если бы Нагорных знал, что произойдет здесь завтра!
Но Минченко на предупреждение ответил руганью и, что уволить они его не имеют права.
В общем, на другой день ему предписывалось работать поваром. Но и по очереди выпадало на него же. На том и разошлись по палаткам. Но утром Минченко проспал. Первым поднялся проводник Чепалов и по договорённости с Горлановым взял карабин и пробежал вокруг лагеря, посмотрел дичь, но ничего ему не попалось.
Вторым встал Нагорных, крикнул общий подъем, быстро сходил умыться поблизости в ручье и сел у костра рядом с Чепаловым проверять журналы. А Чепалов успел развести костёр и повесил котёл для варева. После чего занялся починкой ичига (обувь), ругаясь на Минченко — «твоя совсем шайтан Гришка. Давай вылазь из палатки, однако тебя лечить немножко ремень надо».
А Нагорных на это заявил, что Минченко, видимо, не хочет кушать и придётся ему уплатить деньгами. Конечно, это шутейно было сказано. И в этот момент Минченко вылез из палатки и, видимо, первым делом увидел, что пистолет Нагорных висит на столбике у его палатки, и он его выкрал, чего никто не заметил. Тут же он завладел и карабином, который висел на сучке дерева у общей палатки и спрятался с оружием в палатке. Но Нагорных хватился, что у него пистолета с собой нет и пошёл к своей палатке. Минченко, видя, что наступает его разоблачение, сам вылез навстречу Нагорных с карабином на перевес, и передернув затвор, яростно ощерившись, с искаженным лицом зверя закричал: «Теперь-то я вас всех накормлю!» Нагорных, встретившись с этим злобным взглядом и увидев чёрный глазок прыгающего перед ним ствола карабина, чувствуя, что сейчас может сверкнуть из него страшным пламенем смерть, понял, что на него смотрят глаза убийцы. В голове промелькнула мысль: «Что же делать?»
Нагорных в этот момент уже снял с кола ремень и, конечно, понял, что в кобуре пистолета нет, а на Минченко он закричал: «Что ты делаешь?…Брось!» Но выстрел грохнул, безжалостно, прямо в живот. Окрик Нагорного повис в воздухе, и он упал, ткнувшись головой в траву, скорчившись от боли, зажав живот. Минченко же развернулся к буквально парализованному от происходящего Чепалову и выстрелил ему в голову.