Танки шли до вечера, соблюдая километровый интервал, вслед за ними отправили башни. Климов уехал последним. Он взял с собой и Рахимбекова.
— Довезу до острова, а там доберешься.
В дороге Рахимбеков, наконец, рассказал генералу обо всем, зачем прибыл сюда, и просил немедленной помощи. Сейчас ему казалось, что он и так упустил много времени. Но, к его удивлению, Климов выслушал спокойно.
— Подумаем, друг, подумаем.
Затем, когда уже подъезжали к островку, генерал вдруг, не оборачиваясь, спросил:
— А ты знаешь, сколько людей в городе терпеливо ждут нашей помощи?.. И все же скоро нам будет легче.
Не выслушав ответа, он поднял воротник полушубка прислонился к подушке. Рахимбекову показалось, что он уснул.
Глава четвертая
От островка до места работы комаровского отряда было значительно ближе по озеру, нежели берегом, и Рахимбеков решил не возвращаться прежней дорогой. Он одолжил у связистов лыжи и, отказавшись от чая, предложенного старшиной, вышел на лед.
Скоро должна была взойти луна, на краю неба разрастался красноватый свет, словно от далекого зарева, мерцал в темноте снег. Рахимбеков шел не спеша, рассчитывая ускорить шаг, когда станет светлее, и думая о том, почему так спокойно генерал отнесся к положению дел у них на строительстве лесной дороги. Неужели он подумал, что Рахимбеков преувеличивает, а трудностей вокруг столько, что и не определить сразу, которая из них самая неотложная. Все же ему было легче после разговора с начальником дороги, и уже одно то, что Климов не обругал его за специальную к нему поездку, предвещало удачу. Он знал генерала не первый день.
На озере дул легкий ветер, но он был попутный, снег покрылся плотною корою наста, и если бы исправные лыжи, итти не составляло бы никакого труда. Но уже спустя полчаса Рахимбеков убедился, что с лыжами неблагополучно. Правая все время уходила в сторону и дребезжала, словно треснула. Он прошел еще с полкилометра и вдруг, врезавшись в длинную, невидную в темноте застругу, почувствовал, что лыжа раскололась до половины.
Положение стало незавидным. На одной лыже никуда не уйдешь, в лучшем случае можно как-нибудь дотащиться обратно до островка или завернуть в палатку, которую он видел недавно, примерно в километре отсюда. Он решил пробраться к палатке. Луна уже поднялась над горизонтом, медный диск ее становился все ярче, можно было хорошо ориентироваться.
Почти через час он достиг, наконец, темневшего на снегу жилья. Это была палатка метеостанции. Еще издали Рахимбеков приметил вышку, высокую стену из снега, сложенную Тимофеем Ивановичем для защиты от ветра, увидел и самого Тимофея Ивановича. С длинным шестом в руке сторож стоял у стены и наблюдал за приближающимся путником.
— Лыжи не конь, — заявил он в ответ на приветствие. — Заходи, погрейся.
Рахимбеков заметил, что старик обрадовался его приходу, и с удовольствием вошел с ним в палатку.
Топившаяся печка освещала жилье. У печки сидела Ирина, она, видимо, была чем-то расстроена и, орудуя железной палкой, заменяющей кочергу, со стуком ворочала поленья. Рахимбеков заметил золотые косы, свисавшие с плеч, пятна сажи на руках и на коленях, обтянутых желтыми шерстяными чулками. Увидел, что Тимофей Иванович, вошедший вслед за ним, сразу же отошел к противоположному углу, завешенному простыней, и нагнулся над койкой.
— Здравствуйте, — поздоровался Рахимбеков немного смущенно. Ему показалось, что сидевшая у печки девушка недовольна именно его приходом. — Лыжи подвели, понимаешь.
Ирина обернулась, и Рахимбеков увидел, что и подбородок и лоб у нее тоже в пятнах сажи, и это придавало ей милый и смешной вид, несмотря на то, что глаза все еще смотрели сердито. Асаф вдруг улыбнулся и, сняв шапку, пригладил свой мокрый хохолок.
— Вы в сажу запачкались, — сказал он добродушно и, придвинув полевую сумку, вынул оттуда свой единственный, завернутый в полотенце белоснежный носовой платок.
Ирина провела рукой по лбу.
— Спасибо, — сказала она машинально, зато Асаф приметил, как посмотрела она на старика, топтавшегося с виноватым видом в сторонке.
Рахимбеков понял, что перед его приходом произошла ссора, она еще не кончилась, и девушка сдерживается в присутствии постороннего человека. Чтобы нарушить неприятное молчание, он начал рассказывать о своих злоключениях с лыжами. Но слушал его главным образом Тимофей Иванович и энергично поддакивал, видно, обрадовавшись и собираясь рассказать свою, подобную этой, историю. Ирина отошла к столу.