— В тысячу красноармейских сил каждый, — шутили бойцы.
Потом Комаров прочел им обращение Жданова к дорожникам, переданное генералом через Александрова. Оно напомнило о первых преодоленных трудностях и наполнило сердца горделивой радостью.
Читая, Комаров снова представил себе Смольный, притемненный свет настольной лампы, усталые и ласковые глаза Андрея Александровича, увидел взволнованно-строгие лица бойцов, сидевших на нарах вокруг коптилки, и подумал, что ничто в мире не разъединит этих людей…
Если бы Рахимбеков был здесь, он бы понял, почему генерал так легко отнесся к его сообщению тогда, по дороге из Осиновца.
Глава шестая
Только на рассвете Ирина с Тимофеем Ивановичем дотащили Рахимбекова до островка. Раненый не надолго приходил в сознание, что-то быстро бормотал, беспокойно звал Комарова, затем снова впадал в беспамятство. Санитарный инструктор роты, расквартированной на островке, испуганно оглядев раны и поправив наложенный Тимофеем Ивановичем бинт, сразу же снарядил носилки.
— Тут недалеко нам, — сказал он, стараясь помочь чем только возможно. — Я пойду с вами.
Беспокоясь за оставленную станцию, за мальчика, Ирина вернула Тимофея Ивановича домой, а сама с санинструктором и двумя бойцами, несшими раненого Асафа, поспешила на восточный берег.
Она ничего не сказала лейтенанту, коменданту островка, почти не говорила с Тимофеем Ивановичем и сейчас молча и торопливо шагала по пробитой тропе рядом с носилками. Не ответила и на робкий вопрос санинструктора:
— Из автомата?..
С той минуты, как сторож нашел в снегу Рахимбекова, она не произнесла и двадцати слов, не присела, не отдохнула и только крепко поцеловала испуганно глядевшего Борю. Мальчик проснулся и, ничего не понимая, худенький, бледный, сидел на койке. Тимофей Иванович подал Ирине шапку, а то она так и ушла бы с непокрытой головой, запихнув под воротник косы.
К рассвету поднялся ветер. Он затянул небо тучами, лунный свет померк, начинала вихрить поземка. До берега итти было недалеко, но тропу заметало и на переход пришлось потратить лишний час. До пункта первой помощи добрались, когда совсем рассвело.
— Затронут позвоночник, пробита печень… — сказала женщина-хирург, кончив осмотр Рахимбекова, и накрыла простыней его худое тело.
Она сдвинула на лоб очки, посмотрела на Ирину. Юное лицо докторши стало печальным и озабоченным.
— Очень плохая рана, — призналась она откровенно. — Состояние крайне тяжелое.
После перевязки Рахимбеков пришел в сознание. Он лежал на койке, укрытый до подбородка, и медленно перебирал пальцами складки одеяла. Видно было, что он очень страдал, тощий хохолок его прилип ко лбу, дрожали веки, но он улыбнулся Ирине и повернул голову.
— Спасибо, — сказал он как можно бодрее. — Вы очень хорошо сделали, что рассказали… Теперь он уже не будет больше ходить. Понимаешь!..
Он беспокойно ловил взгляд Ирины, стараясь угадать, понимает ли она его мысль. Как видно, его мучило сознание того, что Ирина могла считать себя виновницей случившегося.
— Поправлюсь, я его сам поймаю. И к вам приду в гости. С мальчиком играть буду… Хороший вырастет.
Заметив, что Ирина молчит и угрюмо смотрит в угол, он, превозмогая страдание, дотянулся рукой до ее плеча и неожиданно пошутил:
— А сажа на щеке опять… Понимаешь…
Ирина не выдержала, всхлипнула, но Рахимбеков опустил руку и, уже не в силах справиться с мучительной болью, снова лишился сознания.
Долго оставаться на берегу Ирина не могла. Нужно было скорее возвращаться на станцию, да и помощь ее здесь не нужна. Она написала коротенькую записку Комарову, просила докторшу постараться как-нибудь ее передать. Рота находилась где-то в этих краях. Может быть, Рахимбеков еще может указать место. Потом порывисто поцеловала раненого и вышла.
Ветер нес по дороге сухой и колючий снег, срывал верхушки сугробов, белесое курево заволакивало берег, пропадала тропа. Первые минуты Ирина не замечала разыгравшейся непогоды, не чувствовала холодной секущей вьюги. Случившееся несчастье отняло у нее способность замечать внешние явления, она все еще не могла опомниться и прийти в себя. Только в комендатуре, куда зашла сразу из ППМ заявить о происшествии, она несколько отошла и, прикусив золотую свою косицу, резко вытерла рукавом хлынувшие слезы.
В комендатуре она увидела первых эвакуированных из Ленинграда по ледовой дороге. Машина застряла в пути недалеко от берега, и люди дотащились сюда пешком. Несколько женщин с опухшими серыми лицами, закутанные в одеяла, сидели возле накаленной железной печи, на лавке лежал высохший, похожий на обтянутый землистой кожей скелет, мужчина. На груди у него, поверх пальто, была привязана детская сумочка с документами и вышитой голубыми нитками надписью: «Петя Липатов 6 лет».