Пришлось штормовать и Чичестеру. Грозная пирамида мыса Горн, омываемая бушующим океаном, еле-еле проглядывала сквозь сплошную пелену дождя. Южнее мыса волны шли на восток серо-зелеными грядами, увенчанными белой пеной. Над головой неслись черные тучи, гонимые штормовым ветром. Впереди, прямо по курсу, они сливались с дождем и морем в черную непроницаемую стену. Где-то там, за этой стеной, закрывающей всю южную часть горизонта, находилась Антарктида.
Вот несколько выдержек из дневника Чичестера:
"Как только яхта поравнялась с мысом, раздался знакомый ровный рев. Одновременно с усилением ветра разыгралось и волнение. Эту заваруху в значительной степени следует, по моему мнению, приписать близости мыса Горн, который я огибал.
... Держал курс на норд-ост, то есть к восточной оконечности острова Лос-Эстадос. "Джипси мот" шла хорошо, хотя несла только один штормовой кливер, да и тот зарифленный так, что площадь его сократилась до 60 квадратных футов.
... Этот шторм был гораздо сильнее того, что опрокинул "Джипси мот" по выходе из Австралии. ...Самое страшное началось с наступлением сумерек. В сгущающейся темноте волны казались чудовищными. Признаться, я струхнул.
...Остров Лос-Эстадос остался позади и почти исчез в дымке. Тут я всем своим существом почувствовал, что теперь действительно обогнул мыс Горн. Какое облегчение я испытывал! Вот когда я понял, почему матросы клиперов, обогнув мыс Горн, считали, что они уже дома! Постепенно воспоминания об этом мысе сгладились и поблекли в 800-мильном плавании по Атлантике. Ведь этот океан тоже отнюдь не похож на заросший кувшинками пруд, каким он кажется, когда огибаешь мыс Горн".
Фрэнсиса Чичестера встречали в Великобритании с исключительной помпой, провозгласили национальным героем. Как и другой Фрэнсис - корсар Дрейк, он тоже был посвящен в рыцарский сан. И имя королевы, коснувшейся при этом его плеча шпагой, было тоже Елизавета. А шпага-то, которую она держала в руках, принадлежала некогда Дрейку. Во всяком случае так утверждают приверженцы "добрых старых английских традиций".
Другой отважный яхтсмен, поляк Кшиштоф Барановский, обошедший вокруг света на яхте "Полонез", много раз был буквально на волосок от гибели, но, когда он огибал мыс Горн, ему повезло несравненно больше. На пути к мысу он отметил на карте места, где перевернулась, потеряв мачту, яхта "Цау-хань", где приблизительно пошла ко дну яхта "Мери Джейн" Аль Нансена. Барановский вспомнил, что где-то здесь исчезли навсегда, не придя в порт назначения, яхты "Сандоунер" Тома Гаррисона, "Полония" братьев Петра и Мечислава Эйсмонт, аргентинцев польского происхождения. Последнее письмо они отправили в декабре 1969 года из гавани Дезире. Когда-то именно в этом месте сгорел "Горн", корабль голландской экспедиции Ле-Мера и Схаутена, а братья погибли у скалы, носящей это имя! А вот самого Барановского на 56-й параллели ожидала чудеснейшая ночь! По темным волнам пролегла лунная дорожка. Погода была просто неправдоподобной, хотя с одной стороны ощущалось леденящее дыхание далекой Антарктиды, с другого борта лежали льды Огненной Земли.
А на следующий день, всего в ста милях от Горна, наступило затишье. Великий океан успокоился, барометр пополз вверх, в небе вовсю сияло солнце! Произошло даже более удивительное. Ветер полностью прекратился, и "Полонез" вблизи грозного мыса потерял ход из-за... штиля!
Яхтсмены-одиночки стремятся избегать районов, где всегда хорошая погода, им нужен ветер, а расстояния, которые предстоит пройти, только подстегивают их воображение. Они ищут не хорошей погоды, а штормовой, чтобы показать убедительный пример победы человека над слепыми силами океанской стихии.
Почти все кругосветные плавания на малых судах совершались в восточном направлении. Так шли и Слокам, и Чичестер, и Роуз, и Нокс-Джонсон, и Барановский. И только один из представителей того же племени отважных Чей Блайт решил обогнуть мыс Горн, идя с востока на запад, навстречу господствующим ветрам, и преодолевая сильное течение. И затем, вместо того, чтобы сразу взять круто на север и идти в благословенные края к островам Полинезии, которые многим казались земным раем, направиться более южным курсом, оставаясь в пределах "ревущих" сороковых и "бушующих" пятидесятых широт южного полушария. Таким труднейшим маршрутом следовать вплоть до мыса Доброй Надежды. И только потом повернуть на север, к Европе.
И это еще не все из тех трудностей, которые решил преодолеть Блайт. Он вознамерился опоясать земной шар, пройдя все три океана, не заходя ни в один порт! Более того, он поставил сам себе условие, чтобы ни один человек не ступал на палубу его суденышка, когда он будет принимать почту от встречных кораблей в открытом море.
Примерно такие же условия были поставлены впоследствии при организации международных гонок яхтсменов-одиночек вокруг земного шара.
Во имя чего же все эти отважные люди рискуют жизнью, причем многократно? Вот как отвечает на этот вопрос Чей Блайт: "Десять месяцев одиночества в пустыннейших водах земного шара закалили мою душу и тело, обострили все мои восприятия. И я надеюсь, что научился больше чтить не только других людей, но и все живое вообще". И далее: "Но главным была не моя личность, а нечто другое - я как бы олицетворял способность человечества (разрядка автора) бросить вызов опасности и победить".
Вот с какой стороны смотрит он на опасности, подстерегающие человека в море, в том числе и у мыса Горн. Так что же дает преимущество современным морякам по сравнению с мореходами времен Магеллана? Ведь, казалось бы, в данном случае те же паруса, те же грозные ревущие валы, то же неизмеримое превосходство суровой стихии над слабыми человеческими силами.
Главное здесь, конечно, знания, накопленные за прошедшие века. Они и дают возможность действовать одному там, где раньше требовались усилия многочисленной команды, в несколько раз сократить сроки кругосветных плаваний под парусом, идти навстречу опасностям, а не стремиться избегать их.
Именно поэтому кажется вполне справедливым замечание Чичестера, что единственный способ жить полнокровной жизнью - это делать то, что позволяет в наибольшей степени проявить могущество духа и физических сил человека.