Еще одно обстоятельство успокоило ее: она убедилась, что ее опасения насчет ребенка не подтвердились. По крайней мере она убедила себя, что это облегчение, постаралась внушить себе, что перспектива иметь ребенка от Грея ей совсем не доставила бы радости, но в глубине души у нее затаилась боль и уверенность: как бы она радовалась, если бы был еще один Робби или Роберта! Она горько улыбнулась. Сын или дочь — это не имело значения, но она носила бы под сердцем ребенка Грея, пусть даже ему он вовсе не нужен, а нужен ей.
Когда Сара спускалась вниз, Робби просил отца позавтракать в «Мак-Доналдсе». И она вдруг почувствовала такое одиночество, такую пустоту, что у нее заныло все внутри: если она не в состоянии иметь ребенка от Грея, наверное, у нее вообще не будет детей — никакой другой мужчина уже не сможет заменить ей Грея.
Сара твердо решила, что никто никогда не узнает, какой ценой она расплачивается за пребывание с ним под одной крышей. Она чувствовала, что Грей старается не подходить к ней, не смотреть на нее, как будто ему было очень неприятно то, что произошло между ними, и он этим очень смущен, а теперь ему приходится терпеть ее постоянное присутствие в доме — конечно, ради Робби.
Нервы у нее были на пределе: она непрерывно ощущала его присутствие, ее мучило постоянное желание близости с ним, и она не представляла себе, как ей все это пережить. Но все же умудрялась взять себя в руки, напомнить себе, зачем она здесь.
Тем не менее она отдавала себе отчет в том, что Грею приходится еще труднее. Иногда взгляд, который он бросал на Робби, не подозревая, что она за ним наблюдает, вызывал у нее слезы жалости и сочувствия к нему. Как ей хотелось бы обладать магической силой: взмахпуть бы палочкой и уничтожить все препятствия между ними!
Ей очень хотелось верить, что Робби обязательно потянется к отцу, преодолеет укоренившееся в нем недоверие и поймет наконец, что Грей его любит. И как только это произойдет, ее присутствие здесь станет лишним. Что она будет испытывать, когда настанет время покинуть этот дом? Ева, изгнанная из Рая? Довольно странный Рай, обрекший ее на одиночество и слезы, которые она проливала во сне каждую ночь. Она испытывала муки неразделенной любви и желания, ей хотелось поговорить с Греем и увидеть в его глазах то, что лежало у нее на сердце.
Но это были лишь глупые, несбыточные мечты. Почему, черт возьми, она цепляется за них, прекрасно зная, что ничего, кроме горя, они ей не принесут?
В тот вечер, после ванны, когда Сара укутала Робби одеялом и поцеловала, пожелав спокойной ночи, Робби крепко обнял ее и сказал:
— Мне очень хочется, чтобы вы были моей мамой, Сара.
Глаза ее наполнились слезами, и ей пришлось отвернуться, чтобы он их не заметил.
Грей стоял у двери и, судя по его виду, слышал слова Робби. Некоторое время он стоял так, глядя на нее, затем тихо, без единого слова повернулся и вышел.
— Разве папа мне сегодня не почитает? ~ спросил Робби.
Но это подтверждение того, что он наконец отвел отцу место в своей жизни, не исправило Сариного настроения.
— Я надеюсь, — машинально ответила она, вставая с кровати и направляясь к двери.
Когда она спустилась вниз. Грея в кухне не было; она вышла в холл и увидела свет под дверью его кабинета.
Она постучала и, когда Грей открыл дверь, сказала быстро, не гладя на него:
— Робби ждет, чтобы вы ему почитали.
И ушла, не ожидая ответа. Зачем? Она слишком хорошо понимала, что совершенно ему не нужна, он терпит ее только ради Робби. Она же видит, как он к ней относится, и уже не заблуждается на этот счет.
Да, у них была близость, но это была близость чисто сексуальная, чувства здесь роли не играли. Она решительно не хотела обманывать себя: все, что произошло, не имело для Грея никакого значения.
Сара услышала, как он поднимается по лестнице, но осталась на кухне, рассчитывая, что когда он спустится вниз, то пройдет прямо к себе в кабинет. Они жили под одной крышей, но, как только Робби ложился спать, оставались каждый на своем месте: она в кухне или у себя в спальне. Грей обычно работал в кабинете.
Сара сделала вид, что читает газету, напряженно прислушиваясь, когда закроется дверь кабинета — как символ того, что он вычеркивает ее из своей жизни.
Вдруг в дверях появился Грей.
— Я… я уезжаю на несколько дней, — сказал он резко. — По делам; боюсь, это неизбежно…
Что тут сказать? Напомнить об обещании, которое он ей дал, чтобы она согласилась переехать сюда?
Она хотела что-то объяснить, но остановилась, поняв, что это пустая трата времени. Как же он может бросать Робби именно в тот момент, когда мальчик начинает привыкать к нему?
— Это действительно необходимо? — только и могла она спросить.
Румянец залил его лицо.
— Да, необходимо, — ответил он кратко. Он избегал ее взгляда, и она почувствовала, что он что-то недоговаривает, неоткровенен с ней. — Я уезжаю завтра, рано утром.
Сара упрямо сжала губы, но не успела ничего сказать, когда он добавил:
— Я уже все объяснил Робби и думаю, он все понял. Меня не будет месяц.
Месяц! Она глубоко вздохнула, не в силах возражать. Он оставлял Робби под ее опекой.
Ложась спать, Сара с горечью подумала, что хорошо бы и ей понять то, что понял Робби. Грей обещал ей, что будет в первую очередь думать о Робби. Она всегда считала Грея человеком слова.
А теперь он спокойно заявляет, что уезжает на целый месяц. Конечно, спокоен он не был, это нужно было признать. Он очень волновался, казалось, был на пределе. Но зачем же уезжать сейчас, когда все только начинает налаживаться?
Ах, если бы ей достало смелости спросить его об этом! Но даже ради Робби, который стал ей очень дорог, она не сможет решиться на такое.
Она опять тяжело вздохнула, вспомнив слова Робби: если бы вы стали моей мамой!
А вдруг Грей боится, что она может воспользоваться любовью Робби к ней?..
Она ничего не видела от слез. Не должен Грей так плохо о ней думать! Разве то, что она ни разу не упомянула об их отношениях, не должно было объяснить ему, что она прекрасно понимает — она ему не нужна и вспоминать об этом не надо.
Когда она наконец заснула, лицо ее было мокро от слез, а сердце болело от сознания того, как сильно она любит Грея, но не может рассчитывать на ответное чувство.
Утром, когда она спустилась вниз, его уже не было. На столе лежала коротенькая записка: он извинялся за внезапный отъезд и благодарил за все, что она сделала и делает для Робби.
И для Робби он тоже оставил записочку — трогательный жест, которого прежний Грей никогда не сделал бы. За завтраком она напоминала Робби об отце, решив укрепить ниточку, которая протянулась между отцом и сыном. И обрадовалась, когда позже Робби заметил:
— Как жаль, что папы нет с нами, правда, Сара?
Она заставила себя улыбнуться, но промолчала, не зная, что ответить.
Прошла неделя. От Грея не было никаких вестей. Мог бы по крайней мере прислать Робби открытку из города, думала Сара.
Дни тянулись медленно и тоскливо; она заставляла себя что-то делать только ради Робби.
В тот вечер она уложила Робби спать; в доме было чисто, ей буквально нечем было себя занять. Она включила телевизор и решила, что, посмотрев новости, отправится спать, но так устала за эту длинную и тоскливую неделю, что заснула в кресле задолго до последних известий.
Там ее и обнаружил Грей, открыв дверь своим ключом. Она спала, свернувшись калачиком, в кресле в гостиной. Она была похожа на девочку — с косичкой и без всякой краски на лице.
Горячая волна затопила его, когда он стоял и смотрел на нее. Он уехал, потому что страдал, живя с ней рядом, но и существовать вдали от нее он тоже не мог.
Спасения от этой любви не было — Грей понял это в тот роковой день, когда, потеряв голову, перестал владеть собой и поддался примитивному чувству самца. Он был измучен страхом за Робби, своей любовью к ней.