Прилетевший небрежным движением закинул за спину планшет и, чуть покачиваясь, пошел к землянке командного пункта. Поравнявшись с Черенком, он покосился на зимний комбинезон, на палку в его руке и, неожиданно хлопнув себя ладонью по лбу, громко спросил:
– Скажите, вы не старший лейтенант Черенков из Н-ского полка?
– Я, – подтвердил Черенок, рассматривая косой шрам через всю левую сторону лица незнакомца.
– Лейтенант Зандаров, – отрекомендовался пилот. – Меня послали за вами.
Прилетевший изучающе смотрел на Черенка. Чисто выбритый подбородок его отсвечивал синевой. После крепкого рукопожатия Черенок невольно взглянул на свои побелевшие пальцы.
«Здоровый парняга», – подумал он.
– Вещей у вас много? – спросил Зандаров, скрывая улыбку.
Черенок махнул рукой.
– Какие вещи! Ящик вот…
Зандаров нагнулся, взял ящик и перекинул с ладони на ладонь, точно это была не двухпудовая тяжесть, а спичечная коробка. Черенок смотрел на него с возрастающим интересом.
– Вы, должно быть, недавно в нашем полку? – спросил он.
– Да, недавно. Привыкаю еще, – с меланхолическим видом ответил Зандаров.
– А люди чем занимаются? – расспрашивал Черенок.
– С утра занятия. Теория, политучеба. Иногда стрельба. После обеда – кто во что горазд. В Тихорецке мы всего пять дней. Живем почти на самом вокзале. Помещение хорошее – трехэтажный дом. Только спать не дают. Под боком стоит зенитный дивизион, а ночами «гости» наведываются.
Разговаривая, они подошли к самолету и, докурив папиросы, забрались в кабины. Через минуту Зандаров запустил мотор и прямо со стоянки взлетел. Глядя на убегавшую вниз землю, Черенок засмеялся. Сверху было видно, как стоявший у «Т» финишер погрозил им кулаком, возмущенный столь явным нарушением правил взлета. Но Черенок и не подумал порицать Зандарова за такой взлет.
Оказавшись высоко над землей, он всей грудью вдыхал упругие струи воздуха. Безудержная радость наполнила его сердце.
«Вот оно, родное небо! Да, да! Какое чудесное!.. Не сон ли это? Не бред ли в палате безнадежных?» – думал он. Ему хотелось кричать и петь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В течение зимних месяцев в авиаполку произошло много изменений. Вместо погибшего майора Волкова полком командовал подполковник Хазаров – старый летчик, присланный из другой дивизии. Этот жилистый, сухощавый человек, до педантичности требовательный к себе и подчиненным, страдал застарелой язвой желудка. Болезнь, к которой он относился с иронией, изматывала его и часто портила настроение. Хазаров был кадровым командиром, прошедшим в армии путь от красноармейца караульной роты до командира гвардейского авиаполка, и это оставило на нем печать аккуратности, выправки, присущей только старым строевикам. Хазаров питал пристрастие к усачам. Видимо, потому, что сам носил усы. Были они у него бурого цвета и росли на редкость жесткие, как иглы ежа, топорщились по сторонам, чем доставляли ему немало хлопот. Такое беспокойное украшение лучше всего было бы сбрить, но Хазаров упорствовал, надеясь со временем придать усам надлежащий вид с помощью специальной щетки, которая находилась при нем постоянно, и он по привычке то и дело приглаживал ею усы. Причем само приглаживание производилось по-разному, в зависимости от настроения. Если подполковник бывал весел или чем-то особенно доволен, щетка, сделав два-три плавных движения, возвращалась в карман. Когда он был чем-либо озабочен, щетка делала более частые и резкие взмахи. И самого большого числа колебаний она достигала в тех случаях, когда Хазаров был раздражен. Тогда мелькающая щетка становилась похожей на грозный клинок в руке лихого конника…
Через неделю после того как Хазаров принял полк, весь летный состав имел возможность убедиться, что новый командир обладает острой памятью. За весьма короткий срок он успел узнать по фамилиям всех людей полка, а летчиков так даже по именам. Больше всего летчиков поразил один случай. Явившись как-то утром на командный пункт и приняв от дежурного рапорт, Хазаров вытащил из кармана пресловутую щетку, медленно расчесал ею усы – признак хорошего настроения, подошел к Оленину и, протягивая руку, произнес:
– Поздравляю вас, Леонид Витальевич!
Оленин, не понимая, с чем поздравляет его командир, вытаращил глаза и неуверенно протянул руку.
– Товарищ подполковник, с чем можно поздравить Оленина? «Боевой» или «Отечественная война»? – спросил, улыбаясь, Остап, полагая, что Оленин награжден.
– При чем тут война? Лейтенанта с двадцатидвухлетием поздравляю… Вам все в голове война да ордена… Вояки… – нахмурил брови Хазаров.
Вконец смущенный Оленин невнятно пробормотал благодарность, польщенный тем, что подполковник знает день его рождения.
– Ну ладно, именинник. Передай старшине, что мои сто граммов сегодня причитаются тебе, а сейчас готовься к заданию. Как именинника, возьму своим ведомым, – улыбнулся Хазаров и еще раз провел щеткой по усам.
«Ну и память!» – сдвигая, на затылок пилотку, с восхищением подумал Борода.
Предупрежденный заранее товарищами, Черенок пошел представляться командиру.
Когда он по всем правилам устава строевой службы доложил о своем возвращении, Хазаров, выслушав его рапорт, пожал руку:
– Слышал, слышал о вас… О вашей работе, товарищ старший лейтенант, слышал, – поправился он и, покосившись на суковатую палку, на которую опирался летчик, спросил:
– Вы как же… и летать намереваетесь с палкой?
– Нет, товарищ подполковник. Это временное приложение.
– Хм… Может быть, вы некоторое время отдохнули бы? А? Говорите без стеснения. Я постараюсь добыть вам путевку в Кисловодск. Подумайте!..
– Я прошу оставить меня в полку. А палку я сейчас же выброшу, – пообещал Черенок.
– Зачем выбрасывать? Пригодится. Незаменимое оружие против собак, – в полку вон целую псарню развели. Скоро выйти нельзя будет, пятки отгрызут, – усмехнулся Хазаров. Улыбнулся и Черенок, вспомнив плюгавого пса, шнырявшего между ногами летчиков, и уже серьезно сказал:
– Товарищ подполковник, у меня есть только одна просьба.