– Гм… – кашлянул Черенок, прерывая чтение. – Дальше здесь уже другое…
Горянин деликатно поддакнул.
Взглянув еще раз на фотографию, Черенок аккуратно заложил ее под прозрачный целлулоид планшета. Горянин молча следил за ним и, казалось, сожалел о недогадливости интендантских специалистов, которые допустили промах, не включив в экипировку бортстрелков планшетов. А как хорошо было бы носить всегда с собой фотографию невесты и не мять в кармане.
Подошли экипажи остальных прилетевших самолетов.
– Как вам, дорогие товарищи, нравится наш маневренный аэродром? – спросил Зандаров.
– Мы с замполитом здесь поблизости делали уже посадки и взлеты. На глазах у немцев, – сказал Попов, снимая краги и почесывая кисти рук.
– Место как место, как и другие места. Ничего особенного. Были и похуже. Зато, как освободим Крым, тогда уж вдоволь налюбуемся на красоты природы. Там, брат, курорт на курорте.
– А пока придётся арендовать один домишко… у мышей, – засмеялся Оленин. – Вон их сколько здесь.
– Хорошо тебе говорить, – подмигнул Остап. – Может быть, у тебя договор о ненападении заключен с грызунами. А как-то бедняге нашему придется, – покосился он на Бороду. – Злые языки поговаривают, будто для него нет ничего страшнее мыши.
– Ерунда, – хмуро буркнул Борода, расчесывая кудрявую бороду огрызком зубной щетки, в подражание Хазарову.
– Правильно, Жора! Остап опять замышляет представлять здесь комедии, – взял под защиту Бороду Черенок. – Не будем мрачно смотреть на вещи. Пойдемте на хутор.
Перекидываясь шутками, летчики направились к видневшимся вдали домикам.
На следующий день с рассветом летный состав полка начал усиленную тренировку. Готовясь к наступлению на Крым, летчики тщательно отрабатывали методы вождения самолетов «вслепую» – в облачности и тумане, по приборам. Полеты предстояли трудные, в незнакомых условиях, над морем. Готовясь к полету, люди надевали поверх комбинезонов резиновые жилеты, которые при соприкосновении с водой автоматически наполнялись газом и могли держать человека на поверхности.
На полетных картах Керченский пролив пересекли черные лучи предполагаемых маршрутов.
К концу октября полк был готов к боевым действиям.
Ночь на шестое ноября была на редкость темная. Свинцовые тучи – огромные, мохнатые, тяжело ползли над полями, цепляясь за холмы, изрезанные окопами и рвами. Въедливый сырой ветер скопищем ехидных змей вползал в глубокие береговые овраги и, вырываясь на простор, кидался на море. Громады взбудораженной воды обрушивались на берег, раскачивали у открытых отмелей косы Чушки десантные суда. Тоскливо скрипел рангоут. Шла погрузка. По скользкому береговому спуску в густой темноте бесконечной вереницей тянулись черные силуэты людей. Слышалось шуршание колес грузовиков, лязг гусениц артиллерийских тягачей, шум голосов, приглушенная перебранка.
– Быстрей! Быстрей, товарищи!..
Ветер хлопал раздутыми, как паруса, плащ-палатками, жег горячие, потные лица. Справа от идущих, у самых ног билось море. В кромешной темноте трудно было что-либо различить. Но стоило протянуть влево или вправо руку, как она тут же касалась холодного ствола пушки.
– Ого! Сколько их понатыкано здесь! – невольно восклицали солдаты.
В напряженном ожидании начала операции люди жались к лафетам орудий, к бортам судов, потягивали махорочные цигарки, вполголоса переговаривались. Под однообразный шум прибоя уставшие спали прямо на сыром песке. О переправе никто не заикался. Затаенный, молчаливый керченский берег цепенел во мраке.
И вот в три часа ночи над берегом вспыхнуло пламя. Изрыгнув огненную лаву, коса Чушка, казалось, треснула во всю свою длину. Первый тысячеорудийный залп потряс Керченский полуостров. Угольно-черное небо перехватило на западе багровым перевяслом огня. Вспышки разрывов снарядов советской таранной артиллерии озарили зубчатый контур крымского берега. Над бледным мерцающим проливом с воем и скрежетом несся стальной ураган. По длинным валам с белыми кипучими гребнями прыгали шаланды, скакали катера, карабкались с волны на волну перегруженные баржи. Озябшие, промокшие десантники с нетерпением вглядывались в затерянный где-то там, в темноте, сверкающий молниями берег. Ледяная вода захлестывала суда, колола иглами тела людей, но десантники, не замечая этого, сурово молчали. Они знали: через минуту-две их могут взорвать, потопить, истребить огнем.
Берег появился внезапно. Сотрясаемая взрывами земля качалась под ногами. В нависшем непроницаемом небе расцвели яркие бутоны ракет. Огневой вал артиллерии передвинулся в глубь полуострова, на запад. Держа над головой оружие, по пояс, по грудь в холодной воде, десантники вступали на крымскую землю. Развороченная, покрытая кратерами чудовищных воронок, дымящаяся, она встретила их беспорядочной стрельбой. Темноту прорезали искры трассирующих пуль. С шепелявым лаем сверлили воздух мины и с сухим треском плюхались в воду. Полусогнувшись, десантники бежали вперед, падали, вскакивали, рассыпались по берегу вправо, влево, лезли вверх на скалы бухты Опасной. В отсветах пожаров бойцы смяли заслоны немцев в Баксах, Грязевой Пучине и к утру выдвинулись к древней турецкой стене, пересекающей путь на Керчь.
С первыми проблесками дня в небо поднялись самолеты. Посыпались удары по пунктам, оказывающим сопротивление. Гул нарастал с каждым часом. В воздухе над плацдармом стало тесно от машин. Части десанта, продвигаясь вперед, заняли завод имени Войкова на восточной окраине Керчи. Господствующая высота была также в их руках. Операция развивалась успешно. Но внезапно, вопреки предсказаниям метеорологов, погода резко ухудшилась. На море поднялся шторм. Новороссийский норд-ост, разворотив тускло-серые воды пролива, лишил всякой возможности снабжать десант боеприпасами. Ошалелые волны швыряли, опрокидывали, топили суда. Даже бывалые моряки не могли удержать их на плаву. Седое море, дымящееся белой пеленой, тянуло суда в свою пучину. Немцы воспользовались этим, подтянули резервы. На плацдарме стало трудно.