Я наклонился, заинтригованный. Исчезновение — понятие, с которым я знаком, но это радикальный шаг, чреватый сложностями и рисками.
— Я экономила каждый пенни, подрабатывала и научилась заметать следы. Я сменила имя, переезжала из одного города в другой. Я стала призраком, не оставив после себя никаких следов своей прежней жизни.
— И никто ничего не заподозрил?
— Люди видят то, что хотят видеть. Если быть достаточно осторожным, можно спрятаться у всех на виду. И психология помогла мне понять, как манипулировать восприятием, как слиться с толпой.
Я изучаю ее. Как дрожат ее губы, как ее красивые глаза наполняются непролитыми слезами и как она, кажется, сжимается под собственными словами. Черт. Она как сломанная кукла, пытающаяся склеить себя обратно.
— Черт, — бормочу я себе под нос. Меня внезапно одолевает желание защитить ее, сделать своей. Я не оставляю уязвимых мест, но вот я здесь, одержимый женщиной, которая явно прошла через ад.
Она смотрит на меня, ожидая моей реакции. Я не даю ей ничего, только отрывисто киваю и говорю:
— Продолжай.
— Я начала с нуля, — тихо говорит она, дергая за свободную нитку на рукаве рубашки, демонстрируя свою нервозность. — Каждое утро, когда я просыпалась, мне казалось, что моя голова находится под водой, но со временем стало легче.
Мои пальцы инстинктивно сжимаются в кулаки: мысль о том, что кто-то другой может прикоснуться к ней, причинить ей боль, заставляет меня хотеть причинить им ответную боль вдвое сильнее.
— Оказывается, от своего прошлого можно убежать, — мягко говорит она.
— А сейчас сможешь? — Я не могу удержаться от того, чтобы не вздернуть бровь. Идея бежать от своего прошлого мне чужда. В Братве твое прошлое — это твоя личность, оно в крови, которую ты проливаешь, и в шрамах, вытравленных на твоей коже.
Она деликатно покачала головой.
— Пока нет.
Мысль о том, что она уйдет, заберет ребенка и отойдет от этой жизни, в которую мы ее втянули, грызет меня. Я не могу этого вынести. От одной только мысли об этом у меня в груди щемит. Но в глубине души шепчет суровая, непреклонная истина: это может быть самым безопасным вариантом для нее. Этот мир, мой мир, не место для невинности, для чего-то столь же чистого, как новая жизнь, которую она вынашивает. Каждый день — это игра со смертью, каждое решение — танец с опасностью. Могу ли я с чистой совестью привязать ее к этому существованию?
Я протягиваю руку и беру ее за плечо, чтобы убедиться, что привлек ее внимание.
— Никто больше не причинит тебе вреда. Пока я дышу, никто.
Ее остекленевшие глаза метнулись к моим, пораженные силой моего заявления. Но она должна понять. Она должна знать, как далеко я готов зайти ради нее.
— Может, у меня и есть кровь на руках, милая, но я, черт возьми, пролью реки, если это будет означать твою безопасность.
Я отпускаю ее и откидываюсь на спинку кресла. Я достаю сигарету и чиркаю зажигалкой, глубоко вдыхая дым. Никотин ни черта не делает, чтобы успокоить бурю внутри меня. Теперь это может сделать она и только она.
Ухмылка не сходит с моих губ, когда она заметно борется между страхом и очарованием. Боже, ее невинность опьяняет. Кайф, который топит меня во тьме и свете одновременно.
Я знаю, что не все услышал, но это должен был быть вечер веселья, а он превратился в нечто более серьезное. Я пытаюсь сменить тон и пошутить. Ее смех — все, что мне нужно, чтобы понять, что у нас все хорошо, и у нее все хорошо. Мы засиделись за виски для меня, за лимонадом для нее, но пора уходить.
Воздух снаружи ресторана обдает нас холодом и резкими запахами, что составляет разительный контраст с теплом, которое мы оставляем позади. София рядом со мной, ее смех еще не утих, как вдруг она спотыкается.
— Черт, София, что случилось? — Мой голос, резкий от беспокойства, прорезает ночь.
— Я… я в порядке, — задыхается она, но ее голос не убеждает. Ее шаги снова замедляются, на этот раз более отчетливо, и я мгновенно оказываюсь рядом с ней, обнимая ее за талию.
Но это бесполезно. Она падает, ее тело поддается, и я едва успеваю подхватить ее, прежде чем она падает на землю.
— Нет, нет, нет, — бормочу я с паникой в голосе, осторожно опуская ее на тротуар. Ее кожа бледная, слишком бледная, а на лбу выступили капельки пота, которых раньше не было. — По-твоему, это выглядит нормально? — Я не могу сдержать разочарования в своем голосе, но оно рождается от страха, а не от гнева.
Она пытается ответить, слабая попытка заверить, которая переходит в гримасу боли.